Магам можно все

Дяченко Марина и Сергей

— Жизнь его не изменилась ни капельки.

— Зачем же вы предлагаете мне вещь, по всей видимости бесполезную?

— Но тот человек был глупый подмастерье, — сказала она с ноткой раздражения. — Способность любить слишком ценна, чтобы доставаться кому попало…

И снова мне померещилась горечь в ее словах.

— Как мне вас называть? — спросил я после паузы.

— Что?

— «Ора» — кукольное, вымышленное имя, не так ли?

— Да, — призналась она с неохотой. И добавила, помолчав: — Воистину злой рок… Сочетание двух маловероятных событий: настоящая Ора Шанталья, реальная женщина, умерла, в то время как вы владели сабаей…

Говорят, сабая любит красиво представлять своим хозяевам наиболее эффектную информацию.

— Так как же мне вас называть?

— Орой. Та, что перед вами, уже свыклась с этим именем.

— А как зовут ту, которую я не вижу? Которая кукловод?

— Не важно… Я понимаю, Хорт, вы уязвлены. Ради спокойствия вашего подчеркну еще раз: я назначенный маг, но очень, очень древний. Мне почти миллион лет… — она как-то скверно усмехнулась. — Поэтому потерпеть поражение в поединке со мной — не позор. Уверяю вас.

Поединка еще не было, подумал я. Были увертки и броски исподтишка, да и то я не проиграл еще окончательно.

— Вы смотрите на меня, Хорт, и думаете — ничего, я как-нибудь выкручусь, я одолею эту самоуверенную бабу… А рассказать вам, что у вас внутри?

— Кишки, — сказал я, преодолевая невольную дрожь. — Сердце, селезенка, больная печень…

— У вас внутри — огромный, мрачный, окованный железом дом. Много комнат, но все тесные; много обитателей, не все ладят друг с другом… Главный в вашем доме — строгий старичок, похожий на аптекаря. Вы ни шагу не сделаете без согласования с ним; он взвешивает на аптечных весах все ваши предполагаемые поступки… Если выселить из вашего «дома» этого педантичного старичка, случится то же самое, что случилось с беднягой Ятером. Не бледнейте, я не собираюсь столь жестоко с вами поступать, я не желаю вам зла… Итак, старичок считает и взвешивает, отбор его суров и прост одновременно: какую пользу принесет данный поступок представлению Хорта зи Табора о собственной персоне? Достаточно ли подпитает самолюбие? Поможет ли утвердиться? Вы ведь ни разу в жизни не сделали ничего бесполезного для себя. Даже удивительно, как вам это удалось…

— Вранье, — сказал я после паузы. — Да хотя бы… Это такая чушь, которую и опровергать-то унизительно! Это…

И вспомнил грабителей, от которых эта чудовищная дама отбивалась слабенькими ручными молниями. Значит, то была ловушка, меня заманили в спасители, чтобы сойтись поближе.

— Да, Хорт. Но неужели вы думаете, что там, в подворотне, марали руки ради меня? Нет, вы действовали ради собственного представления о благородстве… Тем более что риска не было никакого. Четверо глупых грабителей против внестепенного мага — смешно… А руки и вымыть можно, правда?

Я понял, что уязвлен.

Собственно, не все ли мне равно, о чем болтает белобрысая кукла, управляемая древним чудовищем? Уродливым, между прочим, настолько, что даже стесняется показаться… Не все ли равно, какого она мнения о моей персоне?

И тем не менее я ощущал себя уязвленным, и осознание этого было столь обидным, что силы мои удвоились.

— Вы пустились в это расследование, вы влипли в историю с камушками вовсе не потому, что вам жаль было старика Ятера, — продолжала лже-Ора. — И вовсе не потому, что ощущали обязательства перед его сыном. Вами двигало честолюбие: приспичило покарать мага, и мага крупного, а если повезет — великого… Радуйтесь, Хорт. Вам повезло.

Я скрипел зубами; заклинание-паралич было уже наполовину нейтрализовано моими усилиями. Еще немного — и я вырвусь…

Глиняный болван лежал на столе перед сидящей женщиной. Между двух ее ладоней.

— …Любопытно было

наблюдать, что происходило в вашем «доме» после нежданного выигрыша. Роль вершителя судеб пришлась по нраву всем вашим «жильцам»… в особенности аптекарю. Внутреннее зеркало, в которое вы и без того смотрелись, не переставая, отразило теперь картину такую лестную и столь дорогою вашему сердцу, что, даже совершая откровенно низкие поступки, вы не переставали ощущать себя героем… Нет, я, пожалуй, сделала глупость, предложив вам в качестве подарка умение любить. Оно вам действительно ни к чему.

Заклинание-паралич все еще держало. Дергаться в такой ситуации — бесполезно и унизительно.

— При всем при этом Хорт, что бы вы ни думали сейчас обо мне… Я не лгала вам, когда говорила, что вы мне дороги. Я ведь не стала бы возиться с самовлюбленным павлином, если бы натура этой птички не оставляла возможности для маневра. У всех наследственных магов разные глаза, но у вас они настолько разные, Хорт… Я сразу обратила внимание на эту особенность. И не ошиблась — в вашем «доме» действительно сосуществуют разные, очень разные жильцы…

Я молчал.

— Если бы не заклинание Кары, — продолжала она раздумчиво. — Если бы… Хорт, послушайте, когда я увидела вас впервые, мне показалось, что вы похожи на одного человека, которого я знала раньше. Потом я поняла, что ошиблась. Вы вовсе на него не похожи. Вы надутый себялюбец… Вы даже комнату мне не уступили, в той скверной гостинице, в Дреколе, помните?!

Я облизнул губы.

— Молчите… Знаете, было здорово, когда я увидела вас хорьком. Хищный, не очень красивый зверь… но что-то в вас было. Нечто очень искреннее, очень мужественное. Тот самый жилец, обитающий в самой дальней комнатушке вашего «дома», тот самый, с которым я все хотела встретиться лицом к лицу… Который под действием Кары забивался все дальше в угол. Который, может быть, задохнется там и умрет навсегда… Знаете, Хорт, мне бы очень хотелось вас откорректировать. Давайте подумаем вместе, что можно сделать… Есть ли у нас в коллекции способность к сочувствию? Или хотя бы умение сомневаться?

— Вы считаете, что человека можно осчастливить насильственно? — спросил я сквозь зубы.

— Я вовсе не собираюсь никого осчастливливать… пока. Но явный вред, который я нанесла, к примеру, тому же Ятеру — тысячекратно окупится. Потом. Когда я научусь выстраивать чужие души в соответствии с законами гармонии.

— Законы гармонии! — я взвыл. — Законы гармонии! Верх лицемерия и жестокости… Да, я самовлюбленный болван! Да, старый Ятер издевался над собственными родичами! Да, Март зи Гороф каждую весну выдавал дракону по юной девственнице… Но ты-то, ты ухитрилась разбудить добрые чувства даже в Горофе! Даже в Ятере! Даже я… да, я любил Ору Шанталью! Я любил куклу, которую ты, издеваясь, мне подсунула… старуха! Чудовище! Ты выманивала самое лучшее, самое теплое, что у нас было, чтобы оплевать и утопить в нужнике! За твои сотни лет у тебя не только лицо сгнило — сердце тоже отмерло за ненадобностью… Я убью тебя! Я тебя покараю — теперь знаю наверняка, за что!

Она молчала.

Завозился совенок под темным платком — я совсем забыл о нем; клетка по-прежнему стояла на подоконнике, а под окном кто-то стучал молотком, стучал, напевая под нос пошлую песенку — как будто громкая ссора двух магов ничуть его не беспокоила…

Секундой спустя я понял, что Ора — или как там ее — действительно заговорила комнату от посторонних ушей.

Все предусмотрела.

Я понял, что устал. Что от заклинания-паралича осталось чуть меньше половины, но силы мои — как магические, так и телесные — на исходе.