Магазин работает до наступления тьмы
Шрифт:
***
И оставил дверь приоткрытой, подперев ее чугунным утюжком — может, кто-нибудь заинтересуется и зайдет. Нет ничего лучше обыкновенного посетителя, праздношатающегося и любопытствующего, который не притащил, беспокойно озираясь, очередную вещь не в себе, а зашел «просто посмотреть»
Но шло только время, а люди не шли. Никто не желал бродить по залу и отвлекать Хозяина ни к чему не обязывающей беседой. Тогда Хозяин пошел в свой кабинет, достал из-под дивана чемодан, из чемодана — шляпную коробку, и поднял круглую крышку. Укрощенные часы-«луковица» лежали на дне спокойно и безмолвно, будто спали. Их надлежало отправить туда, откуда они явились, но… Хозяин протянул к часам руку, почти коснувшись их кончиком указательного пальца, и тут же отдернул. Если он все правильно понял, часы переносили коснувшегося
Хозяин с треском захлопнул крышку коробки, ногой затолкнул чемодан обратно под диван. Потом сорвал шарф и принялся свирепо скрести ногтями грубый, вспухший круговой шов, обвивавший его шею, точно лилово-красная веревка. Шов невыносимо чесался, и от этого дергалась, как обычно, щека. Казалось, что в кожу впиваются мириады раскаленных иголок, что туда, прямо в шов, насыпали горячего песка — вроде того, что хрустел сейчас на полу магазина, принесенный ветром с улицы. Этот бунт нервных окончаний звался парестезией, и ее приступы не давали Хозяину покоя с тех самых пор, как появился шов.
Песок и впрямь хрустел — кто-то зашел в магазин и теперь топтался у прилавка. Хозяин поспешно поднял шарф с пола и дважды обернул его вокруг шеи. Перед тем, как выйти в зал, посмотрел в зеркало — точно ли ничего не видно. Шрамы и раны пугали посетителей, от Матильды шарахались до сих пор.
У двери смиренно ожидала женщина средних лет, невысокая, кругленькая — он и сейчас старался без особой нужды не вглядываться в человеческие лица.
— Добрый вечер, чем могу служить?
Женщина переступила с ноги на ногу и, глядя в пол, неуверенно начала:
— Понимаете, вообще я во всякое такое не верю…
Все они так говорили.
Прикладная онейронавтика
Леся была для Славика главным достижением в жизни. Иногда, особенно если в плейлисте попадалось что-нибудь слезливое, у него прямо сердце замирало: такая красивая, юная, подтянутая в нужных местах — и она с ним, именно с ним. Его предпочла всем прочим, ему готовит и к нему доверчиво подкатывается, теплая спросонья, под одеялом. В компании, из которой он ее увел — впрочем, не только он и не только ее, компания, кажется, и держалась исключительно на центробежной силе общего одиночества, а потом с облегчением распалась на пары, — в этой смешливой и злоязыкой тусовке комиссованных с личного фронта Лесю считали расчетливой простушкой. Приехала, мол, отличница-зубрилка из своего городка, который карты показывают только при максимальном увеличении, посмотрела полными наивного восторга глазами на столичные огни и принялась с привычным ученическим старанием искать, за кого бы зацепиться. Несколько промашек — и подвернулась та самая компания, а в ней невзыскательный и робкий Славик с бабкиной «однушкой» — своим главным и единственным капиталом…
Славик из-за подобных разговоров разругался с несколькими бывшими приятелями. Разумеется, все было не так, у них с Лесей случилась настоящая любовь, та, что делает людей родными, позволяет понимать друг друга с полуслова и буквально читать мысли на расстоянии. Вот, к примеру, возвращается Славик домой голодный и до спазмов в желудке мечтает о жареной курице, заходит в подъезд — а там уже вовсю ею пахнет. Готовила Леся много, сытно, по-простому, не считая калории и не заботясь о том, чтобы в меню обязательно были семена чиа или амарантовая мука. Обустроила квартиру пуфиками, ковриками и прочими интерьерными штуками, раз в неделю делала влажную уборку, стирала белое и цветное раздельно и вообще всеми силами, хотя пока и без слов, намекала, что согласна стать женой, домохозяйкой и в дальнейшей перспективе матерью.
Однако Славик делал вид, что намеков не понимает. У него никак не получалось найти нормальную работу, Леся репетиторствовала онлайн, финансовое их положение было стабильно шатким, и строить на таком фундаменте настоящую ячейку общества Славик не решался. Жить вместе — это вроде репетиции, которую в любой момент можно прервать, а вот брак — это уже всерьез и страшновато, думал Славик. Он чувствовал, что Леся ждет, и очень боялся потерять свое величайшее достижение — но настоящей взрослой жизни, в которой уже барахтались почти все знакомые ровесники, пока боялся больше. И деньги, самое главное, где взять деньги? Вот появится стабильный доход — тогда можно будет строить планы на будущее. Леся, как казалось Славику, это тоже понимала и вполне была готова еще подождать. Вроде бы ей было не на что жаловаться. Он признавался ей в любви, дарил подарки. Был ей верен, в конце концов.
В общем, ничто не предвещало, что Славик окажется в положении, в котором находился сейчас. Обливаясь пoтом и тяжело дыша, он сидел на полу в кромешной темноте запертой ванной комнаты, а снаружи в дверь с молчаливым остервенением ломилась красивая и доверчивая Леся — главное достижение в его жизни.
***
Может, все не так уж и плохо, может, Леся просто незаметно для него подсела на какие-нибудь вещества, и у нее случилось кратковременное помутнение рассудка, утешал себя Славик. Потом все снова станет хорошо, он даже не будет сердиться на Лесю за то, что происходит сейчас, разве можно вообще на нее сердиться… Версия была так себе, но Славик решил, что другую придумает позже. В сырой тьме ему, до полусмерти перепуганному, с постепенно разгорающейся болью в израненных ладонях, стало совсем нехорошо.
— Ле-есь? — уже в который раз жалобно позвал он.
С той стороны по двери длинно проскребло лезвие большого кухонного ножа — Леся не так давно купила его по акции, называла «поварским» и радовалась, что мясо он режет буквально одним движением. Потом возобновились упорные глухие удары. И все это в полном молчании.
Славик встал и вытянул перед собой руки, чтобы убедиться, что невидимые стены не надвигаются на него. Не то чтобы он страдал клаустрофобией, но однажды устроил настоящую, до икоты, истерику, когда бабушка случайно заперла его, маленького, в шкафу, где он от нее же и прятался. И еще как-то начал задыхаться, читая приключенческую книгу, герой которой полз по узкому лазу в скале. Герой благополучно выбрался, но взволнованный Славик уже успел представить, как он застревает там наглухо, оставаясь в темноте, окруженный давящим камнем, наедине со своим неторопливо умирающим телом. Дело было, наверное, в обычной детской впечатлительности, но с тех пор Славик старался избегать не только маленьких замкнутых пространств, но и их описаний.
Напомнив себе, что это совмещенный санузел и пространство тут не такое уж и маленькое, Славик сделал осторожный шажок вперед. На бачке унитаза лежала зажигалка, он точно помнил. Препятствий на пути не оказалось, и во второй раз Славик шагнул увереннее. Но что-то попалось под ногу — носок, сам же вчера поленился до корзины с бельем докинуть, — Славика повело в сторону, и он оглушительно ударился головой о полотенцесушитель.
На неопределенное время все стало хорошо и спокойно, а потом в цветном геометрическом мареве, похожем на калейдоскоп, Славик почувствовал чье-то присутствие. Словно кто-то наблюдал за ним из этого марева, но сейчас ушел — и марево сохранило его след, а может, слепок, а может, червоточину, в которую можно крикнуть и позвать. Пойди, поставь сторожа, вспомнил вдруг Славик. Кто-то поставил сторожа. Выходило очень странно, и слишком много всего сплеталось в этом ощущении, однако Славик в краткий миг обморочной ясности не только почувствовал присутствие, но и понял, кто следил за ним отсюда.
— Ма-тильда-а-а! — отчаянно крикнул он в калейдоскопическое марево.
***
Матильда покосилась на Женечку, Женечка — на Матильду. Они сидели на передних сиденьях летящего по крайней левой полосе автомобиля, и в руках у Женечки был руль, а на коленях у Матильды — саквояж.
— Что? — спросила Матильда и, получив в ответ еще один ничего не выражающий взгляд, снова уткнулась в мобильный телефон, на котором собирала по три в ряд разноцветные геометрические фигуры. Через минуту она подняла голову и обнаружила, что Женечка по-прежнему глядит на нее. В водянисто-серых глазах была привычная безмятежность, а вот брови слегка сдвинулись.