Маги нашего города
Шрифт:
– Что-то мне твоя идея не нравится.
– А мне не нравится то, что здесь происходит. Будем сравнивать? И вообще! – заключил Горнин таким тоном, что было понятно – человек нарывается на скандал.
Но Перегуда не спешил поддаваться этой дешевой провокации.
– Тогда пошли смотреть. Или мы здесь будем ждать твою ищейку?
– Ладно. Идем. Только ты предупреди своих держиморд, чтобы ее сразу сюда провели. И пусть никто сюда не суется!
– Не учи меня! – огрызнулся Перегуда. – Надо Мамонтова с собой взять.
– Это еще для чего? – удивился Горнин, останавливаясь перед дверью, к
– Как образец.
– Еще чего! Видеть его не желаю. Да и смысла нет. У нас есть его маг-код. Не забывай, ведь он в то время под ним ходил. Так что он сам нам не нужен. По крайней мере пока.
Перегуда подозрительно посмотрел на него.
– Ты считаешь?
– А ты, как будто, по-другому думаешь?
– Хорошо. Пойдем. Никуда он не денется. Нужен будет – пригласим.
– Вот и я о том же.
Отдав стоящим в коридоре охранникам распоряжения, Перегуда прямо на ходу выбросил «щупальце» вниз, в комнату, где они оставили Мамонтова. Заметив это, Горнин насмешливо спросил:
– Проверяешь свою новую игрушку?
– Не твое дело!
– Конечно. Только, вижу, не доверяешь ты людям. Даже своим.
Они уже спускались по лестнице, и тут Роман Георгиевич не выдержал:
– Что это ты так активно дистанцируешься от него, а? Это наводит на кое-какие размышления.
– Хорошо, если наводит, – ворчливо ответил Горнин. – Ну, где у тебя лаборатория? Показывай.
То, что он назвал лабораторией, находилось в небольшом строении, расположенном сзади основного дома, так что со стороны его практически не было видно. Вроде бы обычная садовая постройка, где хранится садово-огородный инвентарь, ну и, не исключено, проживает садовник, может быть, даже с семьей. Ну а то, что дверь массивная, так они здесь все не из фанеры. К тому же некоторые садовые механизмы стоят побольше иной легковушки.
Отперев дверь собственным ключом, Перегуда первым вошел внутрь и дождался, когда гость захлопнет ее за собой, после чего включил верхнее освещение, и тогда стал виден небольшой предбанник без окон, в который выходили три двери. Открыв, опять же при помощи ключа, правую, он, уже не оглядываясь, пошел вперед. Еще одна дверь, на этот раз не стальная, а просто герметичная, и они оказались в довольно просторной комнате, заставленной оборудованием.
Оглядев его, Горнин не то осуждающе, не то с пониманием покачал головой.
– Ну? – спросил Перегуда не без тайной гордости. – Приступим?
На запуск и прогрев приборов ушло минут пять, и все это время гость расхаживал по комнате и с интересом глядел на всю эту машинерию, так же, казалось, далекую от практической магии, как подвал средневекового алхимика от современного химико-перерабатывающего комплекса – и по содержанию, и по стоимости. То, что находилось здесь, стоило не просто дорого, а очень дорого, и производилось в единичных экземплярах. Горнин даже не предполагал, что на территории страны есть еще один комплект оборудования, не только не уступающий имеющемуся в подольской лаборатории, но и, не исключено, в чем-то его превосходящий. Во всяком случае, некоторые образцы были явно новее. И на всех – это Горнин отметил особо – положенные пломбы и заговоры, полностью идентичные оригинальным. Но сам факт существования подобной лаборатории, находящейся в полном распоряжении Перегуды, его насторожил. Он-то предполагал, что это могут быть, ну, несколько приборов, что ли, не исключено, что бэу. А тут такое. Разглядывая это богатство, Горнин все никак не мог решить, как ему к этому относиться.
– Где ж ты на такое денег взял? А, Рома?
– Достал, – двусмысленно ответил Перегуда, усаживаясь в кресле. – Давай, начинаем.
В подобной обстановке как-то неудобно было пользоваться привычно-обиходными словечками типа «след», "отпечаток", «заплатка» и тем более «плевок». В легком гудении вентиляторов и торжественном, чуть ли не алтарном сиянии приборных панелей можно было говорить только «маг-матрица» или, как пишется в официальном заключении, "образец остаточного фона, возникшего вследствие М-воздействия на предложенный объект".
Конечно, работать здесь было не в пример быстрее и удобнее, чем со старыми фолиантами и оберегами, да и результаты получались куда более точными.
У них, как и у некоторых других экспертов, существовали электронные пробники-накопители, облегчающие работу с аппаратурой, но до сегодняшнего дня они ими не пользовались, предпочитая работать по старинке, считая испытанный столетиями способ более надежным. Хотя и без консерватизма, свойственного людям не первой молодости, тут не обошлось. Но сегодня Перегуда удивил его второй раз, когда достал из внутреннего кармана пиджака штатный накопитель, внешне напоминающий электронный диктофон, и присоединил его к прибору. Для забора проб его необязательно доставать из кармана, достаточно просто включить, что, как видно, Перегуда и сделал, причем сделал незаметно. Ну-ну.
Они сидели каждый перед своим монитором и при помощи клавиатуры и «мышки» раскладывали введенный в электронную память М-фактор, поэлементно сравнивая его с образцом.
И вместе, и порознь эти двое провели десятки, если не сотни подобного рода исследований, так что работу свою знали и могли бы действовать побыстрее. Так бы оно и происходило, если б дело не было столь деликатным, напрямую касающимся их обоих. При этом оба молча подразумевали, что знают ответ на ими же самими поставленный вопрос. При этом оба были бы не прочь получить отрицательный результат, но в то же время готовы воспользоваться и положительным. Они слишком давно знали друг друга, давно не любили и терпели, пожиная плоды кем-то придуманной схемы руководителей-соперников, практически не имеющих возможности полюбовно договориться хоть о чем-то.
Работая, Горнин пару раз бросал взгляд в сторону Перегуды, который орлом нацелился на монитор перед собой.
Аппаратура позволяла с большой точностью определить не только автора М-воздействия, но и расшифровать его структуру, а также определить время, в которое был произведен посыл, и его мощность. Пусть при этом не всегда удавалось узнать, было ли это, скажем, произнесенное по-русски "Черт побери!" или же ирокезское проклятие, переводимое примерно как "Чтоб у тебя никогда не было хорошей охоты!", по содержанию эквивалентное тому, как если бы человеку запретили принимать пищу, то есть обрекали его на голод.