Маги
Шрифт:
Внутри пагоды, в приятном полумраке ясно вырисовывалась большая статуя Будды, стоявшая на высоком постаменте.
У подножия статуи виднелся большой серый камень, треснувший по всей высоте; изнутри, тихо журча, била струя хрустальной воды, падавшая в плоский водоем, который хотя и был переполнен, однако вода не выливалась из него. Куда она девалась – трудно было определить, так как нигде не было видно ни малейшего отверстия.
Вокруг водоема, на ковриках, сидели в разных позах семь человек, обнаженные, страшно худые. Восторженное выражение застыло на лицах, а позы указывали
– Это – факиры-созерцатели, добровольные стражи чудодейственного источника. Они годами не двигаются с этого места, да так и умрут здесь, а их заменят фанатики такого же сорта. Я взял на себя заботу об их содержании. Раз в сутки я приношу им по горсти риса, который они машинально проглатывают, пою их из источника и смачиваю водой их иссохшие тела. Этого достаточно для поддержания физической жизни; что же касается их душ, то они, под влиянием экстаза, витают в эфире, позабыв о своей телесной оболочке.
– Да, да! Телесные излучения, жизненная сущность этих жертв научного насилия служат для поддержки и продолжения существования какого-нибудь бессовестного ученого, осудившего их на бесполезное прозябание, тогда как сам он наслаждается всеми прелестями роскошной жизни, украшенной умственным трудом,
– суровым тоном сказал Дахир, с сожалением и участием глядя на эти живые скелеты, которые сидели столь же неподвижно и равнодушно, как и священный камень, который они оберегали.
– Ну, это камень не в мой огород. Поглощенная мной первоначальная материя избавляет меня от необходимости заимствовать жизненную силу у чужого организма, – весело сказал Нарайяна.
Затем он прибавил:
– Однако, становится жарко! Вернемтесь домой, друзья мои, и отдохните. За ужином мы увидимся.
Они вернулись во дворец, где Нарайяна их покинул. Но вместо того, чтобы спать, они стали рассматривать драгоценные произведения искусства всех эпох, а потом занялись перелистыванием редких рукописей.
Время быстро летело, и солнце уже достигло зенита, когда они, наконец, усталые, улеглись на диван и заснули.
Их разбудил Нарайяна.
– Пойдемте ужинать! Солнце село, а воздух тепл и ароматен. Хорошо жить даже вполовину, как я живу, – весело сказал он. – Но прежде возьмите ванну: это освежает.
Полчаса спустя, один из красивых отроков, служивших во дворце, провел Дахира и Супрамати в открытую залу, выходившую в сад. Сквозь аркады с тонкими колоннами виднелись темные группы деревьев, из-за которых сверкала гладкая поверхность озера.
Нежный голубоватый свет освещал залу, в центре которой стоял роскошно сервированный стол.
При входе гостей Нарайяна встал с дивана, на котором лежал, и все сели за стол. Ужин был такой же прекрасный, как и завтрак. Как и утром, хозяин дома ограничился молоком и фруктами; он был весел и неистощим в разговорах, так что ужин прошел с большим оживлением.
Настала уже ночь, когда они встали из-за стола и перешли на террасу. Миллиарды звезд сверкали на темной лазури неба, а восходящая луна освещала все мягким, ласкающим полусветом.
Видя, что гости погрузились в созерцание чудного пейзажа, Нарайяна хлопнул
– Ну, что? Ты все еще находишь «глупым» и «преступным» мое желание отдохнуть немножко в этой чудной обстановке и насладиться настоящим, вместо того, чтобы стремиться к неизвестной цели и сомнительному счастью, которого я все равно вынужден буду когда-нибудь достигнуть, желаю ли я этого или нет?
– Перестань смущать душу Супрамати, и притом в такую именно минуту, когда он готовится отдаться тяжелому и всепоглощающему труду высшего посвящения, которое требует прежде всего спокойствия и сосредоточения всех умственных способностей,- с неудовольствием заметил Дахир.
– Напротив. Именно в ту минуту, когда он собирается совершить величайшую глупость и заживо похоронить себя, следует разумно говорить с ним и показать ему все прелести жизни, от которой он хочет отказаться, не насладившись ею досыта.
– Я нисколько не жалею о пошлостях жизни, ее пустых и бессмысленных удовольствиях. Меня гораздо больше интересуют новые горизонты, которые открывает мне изучение великих проблем, – с улыбкой ответил Супрамати.
– Я вижу, что ты неисправим! Я же люблю презираемые тобой удовольствия и, в качестве моего гостя, ты должен присутствовать на концерте и балете, которые я устраиваю сегодня вечером в вашу честь.
– У тебя, видно, прекрасно организованный двор, если ты располагаешь даже оркестром и кордебалетом. Мне крайне любопытно видеть и то и другое. Хотя я не ищу и не желаю светских развлечений, тем не менее я ими не пренебрегаю, а твой утонченный вкус служит нам ручательством за интересное представление,- со смехом заметил Супрамати.
Нарайяна вздохнул.
– Я не располагаю больше, увы, такими средствами, как прежде; но в пространстве всегда найдутся хорошие музыканты. В глубине же этого озера покоится много прекрасных баядерок, утонувших к великому горю браминов, их покровителей.
– Нарайяна, ради всего святого, не вздумай воскрешать этих мертвых! От такого спектакля я отказываюсь! – в ужасе вскричал Супрамати. Радушный хозяин рассмеялся тихо и насмешливо. – Не кричи и успокойся! Я никого не буду воскрешать. Дело идет о простой материализации, которая доставит столько же удовольствия вызванным духам, сколько и нам, а на рассвете все артисты вернутся в загробный мир. Следовательно, ты можешь со спокойной совестью наслаждаться концертом и балетом. Нарайяна повернулся и ударил в бронзовый гонг, стоявший на столе.
Тотчас же явились двое молодых слуг: один с треножником, другой со шкатулкой, которые они поставили у балюстрады.
Нарайяна вынул из шкатулки флакон и коробку. Напевая вполголоса вызывания, он вылил на угли несколько капель красной жидкости и бросил щепотку порошка.
Тотчас же поднялся густой дым; затем сверкнули снопы искр, огненными зигзагами рассеявшиеся по всем направлениям, и, наконец, появились кроваво-красные шары, которые взлетели подобно ракетам и разорвались с громоподобным шумом. Часть из них упала в озеро, вода которого как будто вскипела. Потом на время настала тишина.