Магические Перпендикуляры 4. Занят войной и любовью
Шрифт:
– Первый-то раз, как они, значится, на нас-то ринулись, – рассказывал секунд-майор. – Мы у них десятков семь насмерть положили, да ещё поранили немало. Нам, однако, тоже знатно перепало. Двадцать семь убито, да больше сорока ранено.
Я тут же про Димана подумал, но как выяснилось не я один: Спиридоныч нашего походного эскулапа сразу по прибытии отослал выяснить, не нужна ли помощь лекаря, и если нужна, то помочь.
– А потом? – поинтересовался Дерюгин.
– Потом вон Егор Силыч подоспел, они уж больше и не отваживались.
– Так ведь к ним самим подкрепление подошло. Чего они не нападали? – задал вполне резонный вопрос я.
– Да кто ж их знает? – пожал плечами Кобылин. – Может, не собрались покуда, а может, ждут кого.
Все как-то погрустнели. Действительно, если бандосов станет больше… А может быть, всё проще? Может, не ждут они тут никого, может, просто нас дурачат. Заставили собраться всех в одном месте, а сами где-нибудь на другом направлении прорыв устроят.
Я высказал это предположение. Полозов заверил, что когда подойдёт рота из Любавинского острога, мы контратакуем кочевников. На открытом пространстве у драгунов перевес в огневой мощи. Ну, как мощи… сами ружья у наших посущественней, казённые как-никак, а не трофейные, да и стреляют драгуны получше, чем степняки.
А что, если эти ребятки собираются нас таким вот макаром выманить из-за каких-никаких укреплений, увлечь за собой в степь, а уже там навалиться всей толпой?
– Что предлагаешь? – сурово произнёс Полозов.
Я пожал плечами:
– Спровоцировать.
– Чи-и-и-во-о-о??? – изумился Кобылин.
– А-а-а… – махнул рукой Полозов. – Ты, Андрон Феофаныч, не шибко удивляйся. Он у нас то по-русски, то по-пластунски говорит. Сами страдаем.
Все повернулись ко мне, ожидая разъяснений.
– Самим выманить их. Пойти как бы в атаку на них, завязать перестрелку и отступить под прикрытие опорного пункта.
Недоумение в глазах слушателей напомнило мне, что не все мои слова им понятны.
– Под защиту укреплений.
– Ага! – воскликнул комендант укрепрайона. – А они такие дураки, прямо вот возьмут и до самого тына погонятся!
Что такое тын, я выяснить не успел, но сейчас пока это не важно:
– А нам не надо до тына. На полтораста саженей подойдут – нам хватит.
Полозов скептически глянул и спросил:
– И много ты их со своей этой штуки с трубой настрелять можешь? Пять или десять?
– Может, тридцать, может, больше. Это из одной, а у меня их две. Да и Дерюгин из карабина с десяток положит. Но это не главное…
– Шесть десятков?! Да хоть бы и семь! – присвистнул Кобылин. – Да это разве урон? Вот кабы ты их пару сотен положил, тогда бы ещё куда ни шло, а это… и начинать не стоит.
– Я же сказал, что винтовки – это не главное. Основной упор я делаю на пулемёты. Если удастся подманить степняков метров на триста… на полтораста саженей, будет Вам пара сотен. Не обещаю, что все убитыми, кто-то раненый, кто-то спешенный… Их, я так понимаю, потом добить можно.
– Раненых? – хмуро спросил Кобылин.
– Спешенных, – ответил я. – Только мне бы огневые точки на возвышении обустроить. Есть у вас тут колокольня какая-нибудь?
Колокольни у них не имелось, а вот острожная башня очень подходила для размещения на ней снайперов. Снайперская винтовка способна послать пулю километра на три с половиной, из них пару вёрст эта самая пуля будет обладать убойной силой. Если стрелять по плотному строю противника, то особая точность не понадобится. Получалось, что Бабкин с Горшеневым, сидя на башенке, смогут выбить до сотни наступающих ещё до того, как те приблизятся на опасное расстояние.
Если на эту же башню поставить пулемёты, то урон у наступающих будет в разы больше. Вот только сами наступающие быстро просекут, откуда по ним так удачно стреляют, и начнут корректировать свои планы с учётом этой огневой точки. Нам надо, чтобы если не первая атака на нас, то уж вторая-то точно оказалась последней. А как этого достичь? Нужно заманить курбашей в ловушку. Пусть подойдут метров на четыреста или даже триста, и лупануть по ним из пяти стволов.
Так. Вот ещё один нюанс: выманить нам надо отрядик человечков в пятьсот. Если половина из них поляжет под плотным огнём, то остальная половина будет крепко деморализована, а это даже лучше, чем если мы отряд голов на двести помножим на ноль прямо на глазах у изумлённой публики. В этом случае (я про двести, помноженные на ноль) у противника останется достаточно сил для менее самоубийственных атак. А так, глядишь, и не две, а целых три сотни положим, да и уцелевшие уже, считай, не бойцы.
Ну, и как мы это сделаем? В смысле, как мы выманим на пулемёты полтысячи степняков?
Я озвучил свои мысли остальным офицерам. То есть весь план со снайперами и пулемётным огнём.
Дерюгин вызвался сыграть роль приманки:
– Подъедем сажен на сто, да постреляем по ним из двустволок. В кого-нибудь да попадём. Они такой дерзости не стерпят, да и погонятся отомстить.
– В кого это Вы, поручик, со ста саженей попасть сумеете? – не поверил Кобылин.
– Этот попадёт! – заверил его Полозов. – Тем паче с двустволок.
– Нет! – остановил его я. – У Вас, Всеволод Михайлович, ружей только три, ну, карабин ещё. Больше никто не попадёт, получается, остальные просто воздух посотрясать поедут.
– А мы остальных не возьмём.
– А тогда за четверыми не слишком большую погоню отправят. И в чём смысл подобной вылазки? Смерть за усы подёргать?
Все надолго задумались. Решение предложил капитан Усов. По его плану подначальная ему рота атакует лагерь кочевников на рассвете. Сколько смогут, порубят на месте, а потом, когда паника поуляжется, и степняки будут готовы погнаться, Борислав Гаврилович со своими спешно отступят. И не просто отступят, а драпанут, сколько прыти хватит.
– Вот вам и погоня в полтыщи человек. Только уж и вы не оплошайте!
– У вас будут потери, – заметил Кобылин.
– Будут. Не без того. На вылазках всегда так. Чай, не по грибы идём!
Уж больно всё просто. А если не выйдет у них свинтить оттуда вовремя? Если коварные жители степей разгадают сей хитроумный план, и отрежут пути отхода? Что будет тогда? А тогда не будет больше ни Усова, ни его роты.
Эх! Нам бы поехать! Да из пулемётов им там побудку устроить! Но прямо из седла стрелять, скорее всего, не выйдет, придётся спешиваться… и тогда мы напрочь лишаемся манёвренности. А что это значит? В чистом поле значит это то, что если эти говнюки сразу в штаны не наложат и не смажут пятки, то тогда бой в окружении ожидает уже нас, исход которого процентов на девяносто восемь означает геройскую гибель в неравном бою.