Магический код
Шрифт:
— Черт… Извините, — пробубнил Иван, поняв наконец, что ведет себя совсем уж по-детски неприлично. Мало ли, кому что привидеться может? А портье, что ж, — вынь да положь?
— Ничего страшного, — откликнулся Шакир и, вежливо дождавшись, когда расстроенный Иван отойдет на почтенное расстояние, снова раскрыл перед собой «Балаган».
Иван направился к лифту. Портье проводил его взглядом. Какая-то мысль промелькнула в голове. Шакир нахмурился, озадаченно поскреб затылок — ни дать ни взять герой русских народных сказок, стоящий на распутье трех дорог, — пробормотал себе под нос что-то на греческом — и наконец вспомнил.
— Иван! — окликнул он расстроенного русского туриста.
Но было уже поздно — двери лифта захлопнулись, светящаяся панель на стене мелькнула
— А, ладно, — снова пробормотал Шакир по-гречески и снова углубился в немецкий перевод американского писателя.
Это что ж такое получается, размышлял Иван, злобно уставившись на собственное отражение в зеркальной стене лифта. Получается, значит, что нет и не было никакой девчонки с косицами. Получается, значит, что он просто перегрелся на солнышке. Получается, значит, что утреннее солнышко, тихонько встающее над Средиземным морем, не такое уж и безобидное, раз он сумел-таки под ним перегреться. И очень сильно, видимо, перегреться, если углядел посреди моря несуществующую девчонку и даже поговорить с этой девчонкой умудрился.
Черт, он ведь с ней разговаривал. Это-то и смущало больше всего. Ведь разговаривал, в самом деле. Она у него спросила — вы тонете? Потом спросила — вы француз? Потом еще что-то спросила. А он ей ответил. И голос у нее был… такой… такой… Иван до сих пор этот голос помнил… И желтое полотенце, и сине-зеленые глаза…
Откуда она взялась? И куда делась? Непонятно. И что теперь дальше делать, тоже совершенно непонятно. Хотя, по здравом размышлении, надо бы пойти в номер и уложить шмотки в чемодан. Потому что завтра трансфер в аэропорт в половине седьмого. И это только кажется, что сложить шмотки в чемодан — пятиминутное дело. На самом деле все гораздо серьезней. Черт, а он ведь так и не насобирал камушков на побережье, ведь обещал же матери… Ну ничего, зато кучу сувениров привезет, вот, например, кошке каменной мама должна очень сильно обрадоваться. Она же просила камушков привезти и еще какую-нибудь кошачью фигурку. А тут тебе прямо как по заказу — и фигурка кошачья, и камешек, и все сразу, и какие могут быть претензии?
Мама собирала кошек уже несколько лет, и Иван из каждой своей заграничной поездки непременно привозил ей новую кошку. Самой удивительной, пожалуй, из всех была бамбуковая кошка, выполненная в этнических мотивах, привезенная пару лет назад из Индии. Неплоха была и египетская кошка из глины. И эта, турецкая, кошка тоже отличная. Наверное, мать его все же простит за то, что не привез ей средиземноморских булыжников, как только увидит эту кошку. Или, может быть, это кот?
Иван сидел на краю кровати у себя в номере, вертел в руках небольшую каменную фигурку и почти всерьез размышлял над проблемой ее половой принадлежности. Фигурка была изящной, черной, с аккуратными серыми прорезями. Полукруглая прорезь в средине обозначала изгиб задней ноги, частые и мелкие прорези в самом низу — аккуратно подобранный полосатый хвостик, две треугольные сверху — торчащие на голове уши. Очертаниями фигурка скорее напоминала маленького котенка с совиной мордочкой — бог с ним, пусть будет просто котенок, нечего себе голову ломать над такими глупостями, когда есть проблемы и поважнее.
Проблемы… Да уж, проблемы, ничего не скажешь… Ну, подумаешь, перегрелся на солнце, с кем не бывает.
Внезапный и острый прилив злости на самого себя заставил его прямо-таки подскочить с места. Глупости все это — девчонка на самом деле была, никакое это не видение, и не перегрелся он на солнце. Только вот какого черта он ломает себе голову над этой несуществующей проблемой? Какая разница, была ли, не была ли девчонка и куда она подевалась, если он все равно завтра уезжает и больше никогда ее не увидит. И вот это состояние подвешенное, эти мысли глупые, эта растерянность детская — не про него, не про него все это! Мужик ведь взрослый уже, и в самом себе вроде бы давно уже разобрался. Баба — она и есть баба, ее всегда раздеть хочется и ноги ей раздвинуть, если она, конечно, тебе нравится, если она тебя
Нет уж, господин Ламихов, остудите свой романтический пыл, спуститесь с небес на землю, потому что пора бы уже давно понять, что любое томление души имеет один-единственный источник. Один-единственный корень-корешок, который между ног болтается, а все остальное — чушь собачья, все остальное — это один раз в жизни, может, случается, да и то не у каждого. А те, у кого случается, — идиоты, и завидовать таким идиотам просто глупо и бессмысленно. Права была, тысячу раз права мудрая его Верка. Верка, шалава распоследняя, это она его жить научила, это она ему растолковала… Научила, растолковала — и бросила… Верка, Верка, как же он любил ее, и до сих пор, наверное…
Задушить ему хотелось себя за этот приступ сентиментальности. Ударить посильнее — точно так же, как ударил однажды Верку, в тот самый последний раз, в тот самый последний день, когда она Ванечку маленького убила… Убила, убила… Эх…
Достав из пачки сигарету и нашарив зажигалку в кармане трико, он вышел на балкон, зло и громко отодвинув створку пластиковой конструкции-купе. Затянулся так, что едва не до половины сигарета истлела сразу, задержал дым подольше в легких — до тех пор, пока не почувствовал легкое головокружение, выпустил долгую и ровную струйку в мелькающую неоновыми огнями темноту позднего вечера и зажмурился.
Наверное, вся эта дурь излечима. Излечима одним нехитрым способом — о нем, об этом способе, в первый же вечер его прибытия весьма прозрачно намекал Ивану Байрам, еще один обыкновенный турецкий полиглот и его персональный гид по совместительству. Подробно поведав о всех экскурсиях, коротко — об истории страны и в двух словах — об истории ислама, Байрам как бы между прочим добавил: «Ну а если еще что-нибудь нужно будет… Если еще чего-нибудь захочется — так обращайтесь… Если скучно будет… Вы меня понимаете?» Как не понять, по-русски-то Байрам изъяснялся очень даже сносно, как и полагается изъясняться обыкновенному турецкому полиглоту, а по совместительству…
Ивана это его «совместительство» в тот вечер очень даже позабавило. Ну турки, ну молодцы, вот ведь сервис устроили, обо всем позаботились, а?
Да, суть проблемы проста, как пять копеек. Ну пусть не пять, а сто, и не копеек, а долларов, пусть в час — какая разница, больше часа-то ведь и не нужно, по-хорошему и двадцати минут хватит, да и не такие уж и большие это деньги, сто долларов, при его доходах самого модного и востребованного в городе дизайнера по интерьерам… Бабу тебе надо, Иван, простую, обыкновенную бабу, которая знает свою реальную цену и цена которой — сто долларов. В час, а больше-то и не надо. И все твое томление как рукой снимет, и все твои видения враз исчезнут, и перегревшаяся на утреннем солнце головушка снова станет холодной и трезвой. Вот так-то.
Третья глубокая затяжка уничтожила сигарету почти до фильтра. Странно, и как это он раньше об этом не подумал? Просто почему-то никак не ожидал от себя никаких гормональных всплесков, да и не очень-то любил с проститутками… Было один раз в жизни — по большой пьянке, да и то потом жуть как противно было… И до сих пор противно… Нет, пожалуй, не будет он звонить Байраму и жаловаться на то, что заскучал… И на сто долларов опять же лучше матери духи в магазине в аэропорту купить, чтоб порадовалась, чем вот так бездарно их тратить… Будь у Байрама обыкновенная боксерская груша… Вот это — самое оно… Подвесил бы он сейчас эту грушу к потолку да и лупил, лупил бы по ней до самого утра, до половины седьмого, когда трансфер в аэропорт… Позвонить, что ли, Байраму, спросить про боксерскую грушу? Турки — они ведь настоящие волшебники в области туристического обслуживания, у них для туристов всегда все найдется. Боксерская груша — не раритет какой-нибудь…