Магическое кольцо Каина
Шрифт:
Измучившись, я решила пойти на кухню и выпить стакан молока.
Вообще-то Мэри мне говорила, что, если что-то такое понадобится, я могу позвонить горничным и они все принесут. Но я сразу поняла, что мне будет неудобно напрягать девочек своими просьбами. К тому же кухня совсем недалеко от моей спальни.
Я подошла к двери и замерла.
Шаги. Вот прямо совсем у моей двери. А теперь удаляются. Удаляются в сторону лестницы, ведущей к бассейну…
Я осторожно выглянула наружу. В бассейн направлялся тренер Джонни Грина по йоге Андрей Шульгин. Он был одет в халат – такие белые махровые халаты находились, наверное, в каждой спальне на этой вилле. Но не узнать эту подтянутую тонкую фигуру
«Ну, все, приплыли, – пронеслось у меня в голове. – Убийца – русский. Очередной гвоздь в гроб нашей национальной репутации».
Я шла к бассейну и убеждала себя: да нет же, Андрей просто решил поплавать через пару часов после ужина. Имеет право. Он – спортсмен, а вода перед сном успокаивает и расслабляет.
Но нет. Когда я добралась до нужного помещения, Андрей уже был в воде. В той самой части бассейна, где находилась решетка. Почувствовав мой взгляд, он испуганно вздрогнул. А потом выскочил из воды и бросился ко мне. Я развернулась, чтобы удрать, однако было слишком поздно. Он сгреб меня в охапку, прыгнул в бассейн.
Воздух в моих легких закончился быстро. Я пыталась выскользнуть из цепких мускулистых лап, но Шульгин крепко держал мою голову под водой…
Глава 8
1826–1837, Санкт-Петербург, Александр Пушкин
– А где бы вы были, если бы четырнадцатого декабря имели возможность находиться не в своем имении, а вот прямо тут, в Петербурге? – поинтересовался император Николай Павлович, пристально вглядываясь в лицо Пушкина.
Александр спокойно выдержал холодный взгляд серо-стальных глаз.
Совесть его была совершенно чиста. О том, что планируют «декабристы», он действительно ничего не знал. Сидящий безвылазно в Михайловском, чем он мог помочь тем, кто собирался на Сенатскую площадь? Да любое общение с опальным поэтом только бы привлекло к заговору ненужное внимание – а это менее всего входило в планы заговорщиков.
Но что было бы, если бы Александр действительно все знал?
А он любопытный человек, император. Умеет задавать вопросы, на которые при всей живости ума вот так с ходу найти ответ невозможно. А когда этот ответ все-таки находится, то озвучивать его боязно.
«Ну все, прощай, столица! Приветствую тебя вновь, моя унылая Псковщина», – пронеслось в голове Пушкина.
Тем не менее он твердо сказал:
– Ваше Величество, если бы я знал о планах мятежников, то был бы в их рядах. Я не одобряю ни их цели, ни их методы – но среди них много моих друзей. И изначально было понятно, к каким последствиям приведут их необдуманные действия. Однако же оставлять друзей в беде я считаю неприличествующим для людей чести, к коим отношу и себя…
Николай улыбнулся. Видно было по лицу, что ответ Пушкина пришелся ему по сердцу своей прямотой и откровенностью.
– Je vois que vous avez beaucoup de bonnes id'ees. Elles pourraient ^etre tr`es utiles dans l’'education de la jeune g'en'eration [40] , – промолвил Николай, усаживаясь за стол. Потом он сделал Пушкину знак, что тот тоже может присесть, и Александр опустился в кресло, стараясь скрестить ноги так, чтобы запылившийся низ брюк скрылся за гнутой ножкой.
Пушкин предполагал, что по приезде в Санкт-Петербург он успеет заехать к родителям и приведет себя в порядок перед встречей с императором. Однако в пути сломалась карета, и, чтобы не заставлять ждать Его Величество, пришлось отправляться во дворец прямо в пыльном дорожном платье.
40
Я вижу,
– Я надеюсь, ваш образ мыслей переменился и вы не заставите меня жалеть о решении дать вам свободу, – продолжил Николай.
Александр счастливо улыбнулся. Неужто сбылось: можно ехать куда угодно, останавливаться и в Москве, и в Петербурге?! Как давно он был лишен всего этого!
Да что и говорить – он даже нормального паркета, которым выложены полы в Зимнем, сто лет не видывал, не говоря уже о танцах!
– Цензуры никакой для вас не будет, – пообещал государь. – Сам я буду вашим цензором. Вы согласны присылать мне все свои стихи и поэмы перед тем, как отдать их издателям?
– Для меня это большая честь. Буду рад и весьма польщен, – кивнул Пушкин, едва сдерживаясь, чтобы не заключить императора в объятия.
Он находился в каком-то странном состоянии, не очень отчетливо понимал то, что с ним происходит. Слова Николая звучали как в тумане. И Александр то радовался невероятной милости, ему оказанной, то вспоминал те пять виселиц, которых могло бы не быть по воле императора. Но мятежников казнили, причем некоторые срывались с петель, их вешали повторно…
В сознании вдруг возникло хорошенькое личико Маши Раевской, вышедшей замуж за Сергея Волконского. Не по любви был этот брак, но Маша решила, что долг ее – следовать за супругом; вслед за ней в Сибирь потянулись и другие…
Потом вдруг подумал Александр, какому невероятно огромному количеству друзей можно нанести визиты – и чуть не задохнулся от счастья. В висках сразу же застучали строчки:
Текла в изгнаньи жизнь моя,Влачил я с милыми разлуку,Но он мне царственную рукуПодал – и с вами снова я.Во мне почтил он вдохновенье.Освободил он мысль мою,И я ль в сердечном умиленьеЕму хвалы не воспою?Конечно, после встречи с Николаем все стало происходить не совсем так, как представлялось Пушкину. И контроль оказался жестоким, Бенкендорф [41] ни шагу не позволял ступить без уведомлений. И во всех гостиных шушукались – надо же, Пушкин склонил голову, покорился, променял друзей на милость императора. Но после заточения все это не могло уменьшить невероятно радостное опьянение свободой.
41
Шеф жандармов, главный начальник III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии.
Сначала кинулся он в Москву, поселился у Соболевского. Там выделили ему широкий диван и письменный стол. Однако работать за столом Александру не нравилось. А вот на диване, как ни странно, стихи сочинялись весело и легко; особенно когда по постели еще прыгали два смешных датских щенка. Над письменным же столом Александр с удовольствием повесил портрет Жуковского с его подписью «Победителю-ученику от побежденного учителя». Вдоволь нагулявшись по Москве, наслушавшись цыганских песен и натанцевавшись на балах, он переехал в Петербург. Многие друзья к себе звали, но тут уж решено было никого своим присутствием не обременять, а снять номер в трактире Демута, в самом центре Петербурга, в двух шагах от Зимнего.