Магистериум морум
Шрифт:
— Убей мага! — закричал кто-то длинно, гулко, протяжно.
Крик был сильным, нечеловеческим. Он прозвучал из Бездны, разрезая воздух, как нож!
Демоническое зрение Фабиуса помутнело и погасло. Теперь он видел лишь, как единая безликая толпа вздыбилась и потекла на церковь, ломая ограду.
Маг оглянулся, ища пути к отступлению, и с изумлением узрел, как равнодушный и отрешённый, как ему и было положено, священник надвигается на него с топором!
Магистр оказался зажат между тяжёлой дверью и занесённым лезвием. Пальцы
«Аd modum!» — прозвенело в висках.
Детское заклинание, позволяющее творить по образу и подобию. Два слова, с помощью которых его сын, Дамиен, создал в колдовской башне саламандру.
Ворон!
Перчатка магистра ещё хранила тепло мощного тела колдовской птицы.
«По образу!»
Фабиус выкрикнул короткие детские слова заклинания в лицо священнику и ощутил, как сгибается спина, судорогой сводит пальцы, обрастающие перьями.
Скорее же!
Занесённый топор уже пошёл вниз, но и сам Фабиус становился всё меньше, он был уже сразу и ворон, и человек!.. И рука священника запоздало дёрнулась следом за тенью образа, теряя суть среди раздвоившихся тел.
Закончи топор движение, и Фабиус погиб бы. Он ещё не стал полностью птицей. Суть его ещё была связана с привычным человеческим контуром. И хотя с каждым мгновением контур становился всё иллюзорнее, но удара ему было не пережить.
Однако рука служителя церкви дрогнула, и топор только скользнул по жёстким перьям крыла.
Боль обожгла правую руку магистра, хриплое жалкое карканье вырвалось из его горла.
Священник в недоумении подался вперёд, не веря, что можно вот так, мгновенно, без подготовки изменить своё естество полностью.
Он решил, что Фабиус дурачит его иллюзией превращения и зашевелил губами, повторяя «Mors omnibus communis!» (Смерть неизбежна для всех!) — чтобы чары развеялись.
Заклинание предваряло очередной удар топора, и маг кинулся священнику в лицо, растопырив твердеющие когти!
Священник был опытным рубакой. Наверное, он служил когда-то воином или палачом. Он не промахнулся. Но и ворон — слишком лёгкая и скользкая цель.
Топор отбросил магистра, и тот рухнул, вскочил… и, полностью обретя птичий облик, поскакал прочь, приволакивая покалеченное крыло.
Священник хмыкнул, сорвал плащ и изготовился накрыть им мага. Жалкие попытки птицы спастись рассмешили его.
Но тут настоящий церковный ворон взмахнул крылами, взлетая, и с сипением и хрипом устремился служителю прямо в ухмыляющееся лицо!
Это был гораздо более опытный, чем Фабиус, крылатый боец. Он не сумел бы объездить жеребца или приготовить тинктуру для крепкого сна из пустырника и пиона, но, до своего волшебного пленения, лихо сражался за птичью требуху с рыбацкими псами и дикими лисами.
Ворон лупил служителя крыльями, рвал когтями, охаживал клювом.
Маг не видел своего внезапного спасителя. Он кое-как взлетел, неловко ковыряя воздух раненым крылом, и устремился вверх, где в маковке церкви было проделано отверстие для почтовых птиц. Отверстие закрывали на зиму, но эта осень была жаркой, и Фабиус узрел желанный кусочек свободного голубого неба.
Крыло его тяжелело, он трепыхался всем телом, пробивая себе дорогу к этому маленькому окошку.
А пути вниз больше не существовало. Толпа ворвалась в церковь, стоптала бьющегося с обезумевшим вороном служителя, начала громить и рушить всё вокруг…
Магистр из последних сил взмахнул крыльями, вырвался на свободу, и в изнеможении опустился на крышу церкви.
Внизу кричали бунтовщики, указывая на него пальцами, и там, в гуще людей, Фабиус уже и сам сумел различить гостей из Ада.
— Каррр! — торжествующе прокричал он, борясь с головокружением.
Крыло дёрнулось — это рука Фабиуса потянулась к медальону. Но вызвать Совет Магистериума ему снова было не суждено. Он не мог здесь и сейчас изменить личину, иначе сорвался бы с крыши прямо в толпу, и его ждала бы неминуемая и мучительная смерть.
Силы мага были на исходе, раненая рука болела всё сильнее. Он выбрал низкую крышу бедняцкого дома, жмущегося к Кровавой площади, и, больше планируя, чем борясь со стихией, полетел вниз.
Глава 24. Бешенство бунта
«Уходя на тот свет, не забудь выключить этот».
Виктор Коваль
На земле и в Аду. День 6.
— Смотри, какая огромная птица. Это ворона, Магда?
— Это ворон. Он, однако, пораненный. Верно, собака помяла его.
— Давай я сшибу его палкой?
— Зачем, дурачок? Мясо у такой старой птицы — вонючее. И он нам не враг — цыпляток у нас нет. Ворон тоже хочет жить. Может, отсидится на краю крыши, да и полетит к своим деткам. А тебе пора спать. Маленькие должны спать днём, чтобы стать сильными.
— Тогда спой мне бабушкину песню!
— Давай, другую? Сколько же можно?
— Нет эту! И я не хочу в дом. Положи меня на завалинке. И спой! Эту!
— Хорошо, ложись, я укрою тебя платком.
— А ворон улетел?!
— Улетит, спи.
И девушка тихо запела:
Отцвела к морозу вишня. Полетели
Лепестки её, как перья белой цапли.…
Она не видела, как слеза выкатилась из круглого глаза ворона, и он, собрав последние силы, потащился, приволакивая крыло, за трубу и затаился там, стыдясь своих чувств.
И тут же во двор, едва не снеся напрочь калитку, въехал всадник и замер, внимательно и цепко оглядывая крышу.