Магистериум морум
Шрифт:
«Рубашка может и задымиться», — подумал магистр.
«Мы намочили и её, и плащ, и штаны от камзола», — легко откликнулся Борн и продолжал уже раскатисто, на всю площадь:
— СМОТРИТЕ ЖЕ НА МЕНЯ! Я — ЕСТЬ!
Крещёные опомнились первыми. Они поднялись с колен, полезли к помосту.
— Мы! Мы разрушили церковь Сатаны! — орал бельмастый. — Мы!
— Дай нам коснуться тебя! — кричали другие.
Они тянули руки, но помост был высок.
«Ошпарятся, идиоты», — подумал Фабиус.
И
Он тоже хотел верить. Верить в то, что где-то есть любящий и милостивый бог. Тот, что простит ему содеянное по умыслу или по ошибке. Бог, который тоже поверит в него, в мага и человека, в коем намешано проклятое и святое, чья кровь чадит, но и источает свет.
— СМОРТИТЕ НА МЕНЯ! — вещал Борн. — Я НЕ ДАМ ВАШИМ ДУШАМ СГИНУТЬ В АДУ!
«Конечно, не даст, сам сожрёт», — думал Фабиус и всё равно ощущал благость.
Демон хотел, наверное, успокоить толпу, но вышло иное. Горожане увидели в нём силу, чуждую тьме, противостоящую Аду. Пусть это был самообман, но как же он оказался сладок!
Магистр внимал Борну, и время его текло, как расплавленный сахар.
Мысли и чувства растворились в нём, стали вечными, медленными, тягучими и одновременно хрупкими, как стекло. Сразу — и миг, и навсегда. Он бы спёкся и раскололся на части, но небо не выдержало первым.
Небо лопнуло, и перед стоящим на помосте Борном прямо в воздухе прорезалось зеркало.
Это было то самое дьявольское стекло, с которым магистр и Борн говорили в доме префекта. Но лиц в нём отражалось больше — рядом с седым демоном Пакрополюсом стояли чернокожая женщина с мучительно алым маленьким ртом и худенький вертлявый бес, его можно было распознать по чертячьему рыльцу, но голому, безволосому и оттого несколько беспомощному.
— Остановись, Ангелус! Ты делаешь ошибку! — пискляво заорал старый демон.
Вся площадь качнулась в ужасе. Стоявшие близко к помосту — попятились, наступая на дальних. Немногие раньше воочию видели жителей Преисподней.
— КТО ТЫ, ЧТОБЫ ПРОТИВОСТОЯТЬ МНЕ? — громогласно рассмеялся Борн.
Ангелус было, видимо, именем его или прозвищем.
— Ты спятил! — взвизгнул бес. — Они разгромили церковь! Сатана накажет их, да и тебя заодно!
— КТО МОЖЕТ НАКАЗАТЬ ИЗГОЯ?
Эхо отразилось от неба и снизошло на площадь.
У магистра заныло в ушах, заломило глаза. Тело Борна светилось всё сильнее. (Одежда его, наверное, высохла и готова была вспыхнуть)!
— ПРОЧЬ! — взревел инкуб, ощутив, видно, что ещё немного и превратится в пылающий факел.
Он замахнулся на зеркало, оно покривилось, кривляя и лица, пошло трещинами, и через них стал пробиваться… свет.
Фабиус догадался взглянуть вверх и не поверил глазам: исчезнувшее солнце показало тоненький краешек.
«А может, всё-таки затмение? Какие-то особенные условия, появляющиеся один раз в сто или двести лет?»
Адское зеркало замерцало и исчезло, а край солнца становился всё ярче, и люди на площади стали задирать головы. Только магистр заметил, как растаял Борн, оставив подпалину на деревянном помосте.
Фабиус попробовал сесть на коня, но голова закружилась, и он едва не упал. Чьи-то руки подхватили его: тонкие, необычайно сильные. Маг застонал от боли, не в силах противиться — мир плыл перед глазами.
— Придержите жеребца…
Шёпот скрывал знакомый голос, но чей?
— Он ли это?
— Морок скрывает черты. Смотрите, морок развеивается!
— Поднимай осторожнее! Переваливай! Руку я придержу…
Это же голос Саймона! Кто с ним рядом? Мальчик? Способный поднять и взгромоздить на коня взрослого мужчину, пусть и мешком?!
— Я поведу, меня не тронут, а вы — уходите скорее!
А почему же «его» — не тронут?
Фенрир переступил, тело Фабиуса скользнуло по его спине, и раненая рука сместилась, вызвав в глазах вспышку света.
***
— Я же сказала — он спятил! Потерял это своё отродье и спятил! Нёс какую-то чушь, будто червяк звал меня! Будто это я виновата, что он издох!..
Пакрополюс не обращал на Тиллит никакого внимания. Он склонился над помутневшим зеркалом, щупал его нагревшуюся поверхность, гладил обод. Проклятый Борн едва не изломал так дорого отремонтированный агрегат! Как он сказал? Изгой?! Да он и вправду застудил мозги на земле!
— Силу почуял, — Анчутус сморщил бледное рыльце. — Но и мы — не отступимся! Наш это кусок! Здесь лилась кровь! Здесь открывались пределы Ада и откроются снова! Это — земля предавших себя! Нету для нас другой земли!
— Хочешь устроить на земле филиал Ада? Так Сатана же изгнал и оттуда? — удивился Пакрополюс, больше озабоченный целостью зеркала, чем амбициями беса.
— Сатана не вмешается, пока солнце не дойдёт свой круг, — сказала Тиллит.
Она уже пожалела, что вернулась в зеркальный зал. Думала развлечь себя созерцанием мести, а что вышло? Выболтала Пакрополюсу, как Борн приходил просить за сына, украденного людскими магами. И что ей с того? В комиссию взяли? А зачем ей она, раз инкуб спятил? Ей нужен был Борн! Но проклятый, а не сумасшедший! Зачем он назвался изгоем?
— Почему это — не вмешается? — удивился Пакрополюс. (Мыслей Тиллит он не слушал. Кто ж их разберёт, когда они носятся в её голове, как мухи?) — Нет такого закона, чтобы бесы бродили по Ангистерну.
— Закончика-то нет, — хмыкнул Анчутус. — А прецедентик имеется. Ангистерн — город предателей. Маги, сговорившись двенадцать веков назад с Сатаной, хотели спасти людей, но на деле-то — спасали только тела, а души — предали! А горожане — в отместку — предали самих магов! Вздёрнули их и заставили сплясать, — бес гаденько засмеялся. — Мы вправе забрать город, предавший предателей, пока в жилах его людей течёт хоть капля отравленной крови!