Магистр ордена Святого Грааля
Шрифт:
— И в чем же причина столь глубокой ненависти к нему? — спросил фон Штраубе.
— Ох, как вы мало знаете о стране, в которую попали, — вздохнул граф. — Это уже само по себе небезопасно. Придется мне представить вам некоторую… Назовем это диспозицией, ибо до баталии, как я чувствую, недалеко. Сию страну населяют лишь дворяне и смерды, а между ними никого наподобие европейского третьего сословия. Мать нынешнего императора Екатерина (к слову сказать, сына своего глубоко презиравшая) опиралась исключительно на дворян. Да, при ней были и бунты смердов, но то происходило где-то далеко, я бы сказал — бесконечно далеко, если соизмерять с размерами Европы. Бунты подавлялись, главарей
Слушавший его внимательно фон Штраубе вынужден был согласиться:
— При подобных обстоятельствах заговор должен был созреть уже давно.
— И это понятно не вам одному, — подхватил комтур. — Это понимают здесь все! Оттого в воздухе и растворено столько шпионов… Но и заговорщики соблюдать секретность умеют. Насчет каждого из них у государя имеются лишь смутные подозрения и более ничего. Так что это, пожалуй, самый странный заговор в мире: всем известно, что он есть, ибо его, как я уже говорил, не может не быть, а вот кто в нем замешан — неведомо. Это несмотря на Тайную экспедицию, на карликов, умеющих прятаться в воздухе. Я, конечно, разумею тех, кто действенно замешан, ибо в смысле настроения замешаны все. Общий их девиз: «Скоро это все лопнет!». И когда государь применяет крайние меры — лишает дворянских титулов, сечет, отправляет в Сибирь, — он делает это всегда по отношению к виновным, ибо, хоть и в разной мере, но все тут участники заговора.
— А государь догадывается об этом? — спросил фон Штраубе, пораженный тем, что услыхал.
— В какой-то мере — да, — сказал граф. — Но в своей битве с дворянством он успел зайти столь далеко, что уже не в силах поворотить назад. Он чувствует, что остался почти один среди ненавидящего окружения. Не зря его излюбленный персонаж — принц Гамлет из трагедии Шекспира. Точно так же его зовет к мщению тень отца, убиенного собственной супругой, матушкой Павла; точно так же он в одиночку каждодневно принимает бой, конечный исход коего предрешен; точно так же в этой безнадежной баталии он принимается всеми за умалишенного. И точно так же знает, что в этом враждебном Эльсиноре судьба его уже взвешена.
Некоторое время фон Штраубе молча обдумывал услышанное, наконец сказал:
— Все это удивительно и страшно; однако при всей том я решительно не понимаю, зачем понадобилось убивать меня, если вы ищете причину покушения в этой стороне, в тех моих словах о мрачном видении. А главное — кому сие могло понадобиться? Императору?
— О нет, только не ему! — отозвался Литта. — Мрачных пророчеств на свой счет император
— В таком случае, вы полагаете, это могли быть заговорщики?
— Сие, по-моему, ближе к истине.
— Тогда и Тайная экспедиция со своими шпионами-карликами служит им?
— Во-первых, я и этого не исключаю, — сказал граф. — Ведь и в Тайной экспедиции служат те же самые дворяне, а стало быть, априори участники заговора. А во-вторых, дались вам в самом деле эти карлики! Я просто привел вам один пример. Искусство подслушивания ничуть не менее древнее, чем искусство убивать, и за тысячи лет накопило ничуть не меньший опыт. Существует великое множество способов, сын мой, у меня имеется один любопытный трактат на эту тему, и если вы изъявите желание…
Фон Штраубе его перебил:
— Но в таком случае, мой комтур, я уж и вовсе не вижу в покушении на меня никакого смысла! Заговор существует — это, как вы говорите, и без меня тут знают все. Имена заговорщиков я не знаю и не мог бы знать, ибо о существовании самого заговора лишь только что услыхал от вас. Пророчества, не подкрепленные знанием имен, даже самого императора, судя по вашим словам, не сильно интересуют. И если я что-то и сказал о заговоре, то все равно какой же тогда, скажите, в этом покушении смысл?
— А разве вы там, в карете, хоть словом обмолвились о заговоре? — слегка улыбнулся комтур. — Да и как вы могли о нем обмолвиться, если только-только о нем узнали?.. Попытайтесь-ка повторить свои подлинные слова.
— Я, кажется, сказал… — напряг память фон Штраубе. — Да, я сказал, что императора скоро убьют, причем убьют самым жестоким образом.
— Sic![23] — воскликнул граф. — Да, как и было вами речено! И как раз это — самое опасное для заговорщиков! Как раз этого-то вам и не стоило произносить вслух!
Снова фон Штраубе ничего не понимал.
— Но разве заговор не предполагает как цель свержение и убийство? — спросил он.
— Однако вы изволили назвать сразу две цели, — снова же улыбнулся граф.
— А что же, заговорщики могут ставить целью только свержение, но не убийство? — удивился рыцарь.
— О, разумеется, они желают его именно убить, — продолжал улыбаться Литта. — И не сомневаюсь, они его когда-нибудь наверняка убьют. И об этом, могу вас уверить, заранее знают они все. Кроме… — При последнем слове лицо комтура сделалось серьезным!
— Кроме?.. — повторил за ним фон Штраубе.
Граф сперва огляделся по сторонам и затем произнес полушепотом:
— Кроме главного заговорщика…
— И кто же он? — непроизвольно также перейдя на полушепот, спросил фон Штраубе. — Вы знаете его?
— Нет, я не знаю, — сказал комтур. — Но вся наука логики подсказывает мне, что лишь это лицо и должно таковым быть. Точнее, не может не быть таковым! И узнай ОНО об убийстве, а не об одном лишь свержении, заговору конец, да и всем заговорщикам тоже.
— Но кто оно, кто, это «лицо»?! — забывшись, воскликнул фон Штраубе.
— Тсс!.. — Комтур приложил палец к губам и окинул взором воздух вокруг себя, точно воочию видел растворенных в нем шпионов. — Коли угодно, — тихо продолжил он, — я проведу вас по пути своих рассуждений, и вы сами обо все догадаетесь. Итак… Что должно настать в этой стране после свержения императора? Республика? Едва ли. Это противоречило бы всем понятиям здешнего дворянства о власти. Стало быть, снова же монархия, но иного, более благосклонного к дворянским привилегиям образца. И в ком же, по-вашему, заговорщики могут видеть подобного монарха?