Магистр Ян
Шрифт:
— Еретическая… пока Гус жив и находится в Чехии.
Вацлав подошел к легату:
— Я знаю, почему Гус сидит у вас в печенках. В мирских делах он требует подчинения священников светским властям. Гус хочет, чтобы я стал настоящим королем — хозяином в своей стране и вашим повелителем…
— Это — тоже ересь… — сухо вставил легат, не отказываясь от своих слов, — одна из многочисленных ересей осуждаемого нами Гуса.
— Пока никто еще не уличил Гуса в проповеди какой-нибудь ереси, — спокойно сказала королева. — Он находится под нашим покровительством, как всякий подданный нашего королевства. Его дело до сих пор
— Ты… ты лучше помалкивай, когда говорят мужчины! — обернувшись к королеве, сердито закричал Вацлав. — Всюду суешь свой нос — хочешь быть умнее меня и давать мне советы!
София посмотрела на короля с презрением, но оно постепенно уступило чувству глубокого огорчения. Вацлав не выдержал ее кроткого доброжелательного взгляда и опустил голову. Он понял королеву: она жалела его.
Обиженная супругом, королева гордо выпрямилась и покинула зал.
Легат равнодушно ждал окончания интермедии. Когда София оставила их, он не дал королю передохнуть и властным голосом продолжал:
— Папа Иоанн XXIII и император Сигизмунд созывают в Констанце собор всего христианства. Заставь Гуса явиться на суд. Если ты не пошлешь его туда, святейший отец объявит крестовый поход против тебя и твоей страны. Против Чехии поднимется христианство всего мира — оно сотрет ее с лица земли!
Вацлав выпучил глаза и покачнулся, — его словно громом поразило. Чешские паны собрались возле него. Возмущенные заявлением папского посла, они взяли короля под руки.
— Что ты сказал? — почти шепотом спросил король. — Крестовый поход против моей страны? Так… Так… Далековато вы зашли…
Что дальше? Набросится король на легата? Начнется новый припадок?
Вдруг Вацлав с невероятной силой рванулся всем телом вперед, освободился из рук панов и закричал:
— Слышали? Слышали? Крестовый поход!.. Они хотят изгнать меня… затравить… — Тут король неожиданно набросился на своих близких помощников: — Во всем виноваты вы! Вы! Вы хвастались, что защитите Гуса, с утра до вечера жужжали мне в уши, уговаривая помочь ему. А теперь нате-ка — заварили кашу. Расхлебывайте ее сами. Я не хочу иметь ничего общего с этим делом. Понимаете? Не хочу иметь никакого дела. Никакого, никакого!..
Король попятился к дверям; посреди зала он резко повернулся и, спотыкаясь, побежал к выходу.
За его спиной тотчас опустились портьеры. Король ушел…
Бранкаччи слегка наклонился к покинутому креслу, взял папское послание и изящным жестом подал его пану Индржиху Лефлю:
— Простите, господа, моя миссия окончена.
Легат прошагал мимо чешских панов и направился к дверям.
В этот момент чехи услышали протяжный голос Вацлава:
— Мизерере!
Шут, притулившийся у ножек кресла, не спеша поднялся с пола.
— У меня удивительно удачное имя, господа. Мизерере — «смилуйся надо мной!» — И его горбатая фигурка заковыляла к королю.
Чешские паны долго стояли молча.
Наконец раздался звучный голос Яна из Хлума:
— Бедный король! Как мало унаследовал он от своего отца!.. Что нужды нам в его добром сердце!
Пан Лефль сухо ответил:
— Как знать, лучше ли справлялся бы со своими делами ныне император Карл?
— Я возьму Гуса к себе, — без связи с предшествующим разговором вставил Вацлав из Дубе. — Он будет жить в моем замке. Пусть они только попробуют сунуться ко мне. Я сумею защитить магистра от любого нападения!
— На короля больше нечего надеяться, — заметил пан Лефль. — Я боюсь, что мы не сумеем отговорить Гуса от поездки в Констанц и спасти его. Не забывайте: Чехии угрожает крестовый поход. Нам не остается ничего другого, как обратиться за помощью к королю Сигизмунду.
— К Сигизмунду?.. — изумленно приподнял брови пан Вацлав из Дубе.
С не меньшим удивлением посмотрел на пана Лефля и пан Ян из Хлума:
— Сигизмунд лжет даже во сне.
Пан Индржих Лефль кивнул в знак согласия:
— Конечно! Я не верю Сигизмунду, но могу вполне положиться на его корыстолюбие. К тому же… — он сделал паузу, словно взвешивая правильность своего решения —…Сигизмунд мечтает стать коронованным императором. Теперь, когда он и папа должны председательствовать на констанцском соборе, ему этот титул нужен больше, чем когда-либо прежде. Если нам удастся добиться от Вацлава согласия на коронацию Сигизмунда и доказать ему, что это не означает его отказа от титула императора, то, я полагаю, Сигизмунд заплатит нам за это чем угодно… — и пан Индржих Лефль ухмыльнулся —… только не золотом. Пусть он даст нам ручательство, что никто не тронет Гуса. Я имею в виду не обычную охранную грамоту, а такой документ, который обеспечил бы магистру полную неприкосновенность: право свободного проезда в Констанц и возвращения домой независимо от решения собора. Итак, господа, попытаемся сделать это!..
Когда легат шел по коридору замка, из ниши вынырнул человек, одетый в плащ с капюшоном. Незнакомец откинул край капюшона, и удивленный Бранкаччи увидел перед своим носом лицо архиепископа.
Не воздавая должных почестей его сану и ничего не сказав о себе, архиепископ произнес:
— Ну что… король?
Губы легата искривились в хищной усмешке:
— Наконец-то, отец архиепископ, Гуса покинули все. Сегодня он действительно остался один!..
Козий Градек
На дне большой лощины, поросшей лесом, стоял, как в гнезде, прижавшись к невысокой скале, Козий Градек. Жилая башня замка и башенки крепостной стены не поднимались выше макушек сосен и елей, зеленевших на склонах, а ветер, проносившийся над лесом, не касался кровли. Прохожие не замечали замка, зато он был открыт небу. Над замком сверкало, согревая крышу и каменные стены, яркое солнце, бежали облака и кружили ястребы.
В стенах этого замка Гус нашел надежное убежище. Уже несколько месяцев жил он под защитой гостеприимного земана Ондржея — хозяина Козьего Градека, вдали от суетного мира. Но так ли? Нет! Если человек без устали дерзает и борется, то не удалится ни он от мира, ни мир от него. То же произошло и с Гусом: ему никто не мог помешать обращаться к народу с проповедями. Здесь, как и в Праге, на его столе лежали книги, перья и рукописи. Каждое слово его сочинений было вырвано из самого сердца. Речи магистра не перестанут звучать даже тогда, когда замолкнут его уста. А Вифлеем? Не стены пражской часовни, а густые леса и рощи окружали поляны и луга, на которые стекалось гораздо больше людей, чем в его капеллу. Из лесных домишек, окрестных сёл, ближайших городков и далеких городов каждую неделю сходились сюда люди послушать своего магистра.