Магия цвета ртути
Шрифт:
— На тебя покушались и раньше?
— Не один раз, — ответил Карр с таким видом, будто данное обстоятельство служило предметом его гордости.
— А зачем им утруждаться, убивая одного из своих? — спросил Кэлдасон.
Патриций воззрился на него, прищурившись.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Твои распри с другими сановниками есть не более как ссора внутри правящей клики.
Карр рассмеялся.
— У тебя предвзятый взгляд на власть. Политика является способом, который я избрал для борьбы с государством. Лучший ли это способ, утверждать
— А помогли эти твои «суждения и действия» накормить голодных? Помешали ли они сильным измываться над слабыми?
— Ты прав, мне ли не знать, что политика есть разновидность мошенничества. Я практикую это черное искусство всю жизнь, что, конечно же, не возможно без приспособленчества. Порой приходится закрывать глаза на откровенные злодеяния.
— Для такого, как ты, это на редкость честное признание. Зачем же ты посвятил себя этому, как сам говоришь, «черному» делу?
— Потому что верил, будто, воздействуя на власть изнутри, можно установить более справедливый режим правления, и если не свергнуть иноземный диктат, то хотя бы его ослабить. За это меня и невзлюбили.
— Как же, слышал. Тебя называют бунтарем, смутьяном, возмутителем спокойствия...
— А тебя, как я слышал, называют безжалостным убийцей.
— Смотря кто называет...
— Вот именно.
— Но разве слово «смутьян» ругательное, если оно обозначает борца против тирании? — заметил Куч.
Карр улыбнулся.
— Хорошо сказано.
— Это слова моего наставника, — признался юноша с легким смущением.
— Ну что ж, значит, ты усвоил его уроки. Это делает тебе честь.
— А этот твой великий секретный план тоже относится к политическим играм? — поинтересовался Кэлдасон.
— Политика играет в нем определенную роль.
— А что еще, кроме политики?
— Общественный протест.
— Это уже смахивает на лозунги Сопротивления.
— Я сторонник оппозиции, — возразил Карр, глядя квалочианцу в глаза. — У Сопротивления иной путь.
— Всем известно, что и те и другие заодно.
— Как я уже говорил, наши правители клевещут на несогласных с ними, объявляя всех своих противников террористами.
— Ага, значит, по-твоему, Сопротивление — это шайка террористов.
— А ты как считаешь?
— По-моему, нет, — ответил Рит и, бросив язвительный взгляд на Куча, добавил: — Но что с меня взять, я ведь вне закона.
— К чему ты клонишь, Кэлдасон?
— Да к тому, что любой план противодействия нынешней власти может способствовать реальному изменению ситуации лишь при условии участия в нем людей Сопротивления.
— Повторяю, оппозиция многолика. Есть миролюбивые обличители и проповедники, не согласные с режимом, но ограничивающиеся словесной критикой, есть сторонники более радикальных действий, исповедующие принципы народовластия. Даже «Братство праведного клинка» больше не дремлет. Ты слышал об этом?
— А кто они такие? — спросил Куч.
— Это древний военный орден, устав которого основан
— Заявить-то они, может, и заявят, но вряд ли при нынешнем положении дел в Беальфе смогут что-либо изменить, — проворчал Кэлдасон.
— Может быть, ты и прав. Но тебе не кажется, что им удалось бы больше, имей они возможность рассчитывать на поддержку каждого из нас? Во всяком случае, они могут хоть попытаться сделать что-то полезное.
— Думать, будто кучка людей со старомодными представлениями о рыцарстве способна изменить ситуацию в этой стране, — непростительная наивность для опытного политика.
— Политика сложна, не нужно мазать всех нас только черным или белым. Противники существующего порядка не пренебрегают любой поддержкой, полагая, что даже блошиный укус, ослабляющий нынешнюю власть, служит на пользу общему делу.
— Это правильные слова по поводу всей вашей деятельности.
— Пусть так. Но блохи, когда их много, способны закусать даже быка.
— Разве что в твоих мечтах. — Карр вздохнул.
— Похоже, идея противостояния нынешней власти тебя ничуть не воодушевляет. Что даже странно, учитывая судьбу квалочианцев.
При упоминании о своих соплеменниках Рит ощутимо напрягся.
— Твой народ подвергся массовому истреблению, и если у кого есть основания для вражды по отношению к правящим кругам, так это у твоих уцелевших сородичей.
Куч ожидал резкой реакции, но оказался прав только отчасти.
— Участь квалочианцев ни для кого не секрет, однако, я не заметил, чтобы многие подняли дубинки в нашу защиту. С какой стати нам поддерживать тебя?
— Потому что противник у нас один. Кроме того, некоторые из нас поднимали если не дубинку, то вопрос о судьбе квалочианцев. Включая меня.
— Ну, это в корне меняет дело. Не так ли?
— Я понимаю твою иронию, но...
— Неужели? — Кэлдасон мрачно усмехнулся. — А скажи, у тебя на глазах убивали твоих сородичей, насиловали женщин, поджигали селения? Было ли так, что вражда и ненависть обращались против тебя только из-за твоего рождения?
— Из-за рождения?.. Нет.
— Вот видишь! Да, ты подвергаешь свою жизнь опасности, но это результат твоего собственного выбора. Ты мог бы остаться лояльным по отношению к власти, не выступать против нее, и никто бы тебя не трогал.
— Это было бы несовместимо с моими принципами! — Карр разозлился.
— Я уважаю людей, у которых есть принципы. Тем не менее, у тебя выбор имелся, а у меня, его не было. Я изгой по рождению, причем, что в одной империи, что в другой — дело обстоит одинаково. Раньше наша страна находилась под пятой одной державы, теперь ее сменила другая, но для нас ничего не изменилось. Мир таков, каков он есть.