Магия, любовь и виолончель или История Ангелины Май, родившейся под знаком Рыб

Ларина Елена

Лишиться этого – значит, лишить себя острых душевных переживаний. Чтобы лучше прочувствовать, что именно со мной происходит, мне нужно было смотреть на него со стороны. Для этого мне необходимо время, когда мы не вместе, не заняты обществом друг друга, когда я просто могу за ним наблюдать и таять.

И потом, все будут переживать и ждать результатов, толпиться на лестнице до самой ночи, курить и беседовать друг с другом. А я буду здесь сидеть до завтра и его не увижу?

Он оделся и вышел, закрыв меня в комнате наверху.

– Выпусти меня! – крикнула я чуть не плача, барабаня в дверь кулаками. – А то хуже будет!

Он уже спускался по скрипучим ступенькам лестницы, когда я поняла, что его шаги возвращаются. И даже струсила. Он широко распахнул дверь и прямо с порога сказал:

– А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее.

Я дернула плечом, всем своим видом показывая, что ничего говорить не собираюсь. И так все ясно. Но он вдруг подошел, повернул к себе и встряхнул так, что мне пришлось на него посмотреть.

– Так что ты сказала, Серафим? Я не понял. Повтори это мне в лицо, – он был спокоен, поэтому надеяться на то, что он сейчас перегорит и все закончится, было бесполезно.

– Володь, я не то имела в виду. Просто не хочу здесь оставаться, – я тараторила самым кротким своим голоском, то и дело убегая от его глаз куда-то налево. Я сама себя на этом ловила. А уж он-то и подавно. – Если ты хочешь, чтобы я не шла тебя слушать, в конце концов – хорошо. Я согласна. Я не пойду. Но сидеть здесь я совершенно не обязана. Я лучше по городу погуляю. Я не могу тут сидеть, когда за окном Швейцария!

– Придется, – с мрачным состраданием ответил он. Я закрыла лицо руками. – Лучше пожелай мне удачи. – Он поднял мой подбородок и поцеловал в нос. – Тебе ведь все равно идти не в чем…

– Удачи! – сказала я, прерывисто вздохнув.

– А еще…

– Ни пуха!

– К черту, – сосредоточенно ответил он, взял инструмент и вышел.

Я свернулась на кровати клубком и приготовилась терпеливо ждать, пытаясь представить, как зазвучит сегодня в его руках похожая на меня Маджини. И в памяти снова всплыли строки из старого журнала:

То гудит, как пьяный шмель, то скрипит, как коромысло. Запретим виолончель. Много ль станет в жизни смысла? Мне покоя хоть щепоть. Избегу виолончели. Умертвляю дух и плоть. Вот и ангелы слетели.

Ухожу в кромешный мрак, озаряема свечами.

И хотя господь не враг, но одет в концертный фрак,

Машут ангелы смычками…

На родину мы вернулись с победой. Эдик Шелест взял третью премию, пропустив вперед девушку из Японии. Туманский поменял мой билет на другой рейс. Мы задержались с ним в Швейцарии еще на пару дней.

Тамару Генриховну я больше не видела никогда. Но позаботиться о ней не забыла и передала ей через Туманского адрес чудесного психоаналитика, моей соседки Лили. Я ведь должна была Лиле двух клиентов. А на мой взгляд, и Эдик, и его мамаша очень нуждались в психологической помощи профессионала.

А дома меня ожидали серьезные перемены. Антон уезжал в Германию. Сделка с Шелестом с треском провалилась. Бизнес пошел из рук вон плохо. Зато из Германии к нему возвратилась Дина. Не знаю уж как, но все-таки они помирились. Кольцо его триумфально переехало на правую руку. А вместе с его судьбоносным перемещением, по-моему, поменялись местами и полушария головного мозга. Я ожидала от него чего угодно, только не того, что получила.

Он закрывал весь свой бизнес. А документы на владение магическим салоном «Ангел&Рая» полностью отдавал мне. И это вместо того, чтобы разделаться со мной по возвращении, как он мне обещал.

Я пришла попрощаться с ним на бывшую работу. И Дисса просто не узнала. Глаза его снова горели. Я подумала с непонятной тоской, что, когда он уедет, мне все-таки будет его не хватать.

– А что, Лина, твой приворот теперь будет действовать на меня всегда? – осторожно спросил он, глядя на меня веселыми светлыми глазами.

– Ты веришь во всю эту ерунду? – как можно беспечнее спросила я.

– Теперь да, – неожиданно ответил он.
– Было время, родное сердце, когда ты вроде действительно начала мне нравиться.

– Да не было никакого приворота, Антош!
– проникновенно сказала я. – Это я так, пошутила. Но помнить друг о друге мы будем, конечно, всегда. Ты же мой первый мужчина. А это – все равно что родственник.

Мы возвращались с Туманским из Пскова вечерним поездом. За окнами была гроза и шел проливной дождь. Нам удивительно повезло. Съездили на три жарких июльских денька в деревеньку моего детства. А погода переменилась уже тогда, когда надо было возвращаться. Я беспокоилась, найдут ли они с бабой Нюрой хоть какой-то общий язык. Но им вдвоем было так просто и хорошо, что я чувствовала себя чуть ли не лишней.

Бабка на прощание, я видела, жала Володькину руку обеими сухонькими ладошками. И, кажется, не хотела отпускать. Что произвело на меня сильное впечатление.

Мы возвращались вечерним полупустым поездом. Темное серое небо красиво подсвечивали зарницы. Я потеснее прижалась к Володиному боку. Он поудобнее уложил мою руку у себя на коленях. От ветровки его пахло дождем, под который мы успели попасть перед самым отъездом.

Он посмотрел на меня, и глаза его показались мне отражением грозового неба. Темно-серые тучи, разбитые отблеском огня.

– Вот теперь, Серафим, ты, наверное, можешь меня бросить, – задумчиво сказал он.

– Это почему? – я отодвинулась в недоумении, чтобы лучше увидеть его лицо.

– Потому что я здорово в тебя влюбился, -ответил он, пристально глядя мне в глаза.

– Не понимаю, при чем здесь…

– Ты же, кажется, этого хотела? – ласково перебил он меня.

– Я не могла тебе этого сказать! – Я с ужасом замотала головой, вспоминая свою глупую идею.

– Громко думаешь, ангел мой… – он вынул сигареты. – Не забывай, у меня все-таки абсолютный слух!