Магия отступника
Шрифт:
Я промолчал, хотя и очень ей сопереживал. Я почти чувствовал тяжесть ее слов и отчаянной потребности поговорить с кем-нибудь о своих тревогах.
— Дюрил рассказал об этом мне, поскольку, по его словам, работы на дороге нужно закончить до зимы, иначе подъездной путь совсем размоет. Так что я пошла к отцу, а он заявил мне, что женщины, волнующиеся по таким поводам, обычно куда старше и уродливее меня и не имеют никаких видов на будущее. И мне пришлось пойти к Колдеру, и трясти его, и ныть, мол, дорога в ужасном состоянии и мою карету трясет на ухабах, — пока он не пошел к дяде и не сказал ему, что, по его мнению, им не следует забирать у Дюрила людей, пока они не закончат с ремонтом. А тот ответил, что рабочие ему нужны еще всего лишь на несколько дней, а потом они смогут вернуться к прежнему занятию. Словно он имеет право решать, что важнее
Я начинаю ненавидеть этого человека. Он хитрый, Невар, хитрый и коварный. Он с легкостью вертит Колдером, как хочет, и льстит отцу, так что тот теперь считает профессора Стита очень мудрым и достойным доверия человеком. Я так не думаю. Мне кажется, он видит в нашем с Колдером браке возможность хорошо устроиться. Такое впечатление, что всякий раз, когда я начинаю верить, будто управляю собственной жизнью или вообще хоть чем-нибудь, появляется кто-нибудь и все портит. Я уверена, если бы его дядя только убрался отсюда, я смогла бы управлять Колдером к собственному удовольствию. И, кстати, к его тоже. Ему от меня многого не надо — я должна быть милой и говорить ему приятные вещи. Но его дядя! Не сомневаюсь, что он собирается поселиться здесь после моей свадьбы с Колдером и управлять делами по своему усмотрению.
Это приводит меня в ярость, Невар. В ярость. На тебя. Потому что это ты виноват, что это на меня обрушилось. Я не должна со всем этим разбираться. Если бы ты не позволил отцу выставить тебя из дома, если бы послал за мной или вернулся, то тогда…
— Тогда все было бы в порядке? — мягко спросил я ее.
— Нет, — нехотя проворчала она. — Но я, по крайней мере, не осталась бы в одиночестве. Невар, я так обрадовалась, узнав, что ты жив. Я была совершенно потрясена, когда из письма Карсины выпала твоя записка, а потом долго смеялась над тем, как все вывернулось наоборот. Сколько раз в твоих письмах ко мне прятались послания для нее? Какой удивительный поворот судьбы: она оказалась в Геттисе, возобновила с тобой дружбу и даже согласилась помочь тебе тайно мне написать. Я тут же ответила ей, поблагодарила и напомнила ей о чудесных днях, проведенных вместе, прежде чем мы так глупо поссорились из-за мужчины. Какими же мы были дурочками! Правда, в глубине души я так и не смирилась с тем, как она с тобой обошлась, хотя и сама в этом поучаствовала. Я убеждала себя, что, если ты простил ее достаточно, чтобы доверить письмо ко мне, у меня нет причин держать на нее зло. Таким облегчением было узнать, что ты жив и действительно стал солдатом, как всегда мечтал. Я так хотела бы рассказать отцу, но пока не стала. Я представляю, что однажды ты подъедешь к нашей двери верхом на коне, высокий и такой нарядный в своей форме, и покажешь ему, как он в тебе ошибался. О, как же я по тебе скучаю! Когда же ты сможешь навестить нас?
Я проклинал себя за то, что бездумно вторгся в ее сон. Она не понимала, что спит и видит меня во сне, и не догадалась, в отличие от Эпини, что я вошел в него с помощью магии. Эпини к этому пониманию подготовил мой дневник сына-солдата. Ярил же лишь в общих чертах представляла, что со мной произошло. И, к своему ужасу, я вдруг подсчитал, что с тех пор, как я «умер», прошло меньше десяти дней. Ни новости о моем постыдном приговоре за насилие и убийство, ни известие о том, что я убит при попытке к бегству, сюда еще не добрались. Последнюю весточку от меня она получила, когда я шантажом заставил Карсину отправить мою записку в собственном письме. Ярил не знала, что ее бывшая подруга умерла от чумы, не говоря уже о том, что меня сочли виновным в надругательстве над ее телом. Писал ли ей кто-нибудь после этого? Нашли ли Спинк с Эпини время сообщить ей о том, что со мной случилось? Я пожалел, что не смог спросить об этом у Эпини, а она ничего не упоминала. Мне в голову пришла леденящая мысль. Ярил написала Карсине. Сочтет ли капитан Тайер своим долгом ответить ей, чтобы она узнала о смерти подруги? Мне стало нехорошо, когда я представил, какими красками он опишет меня. Я должен подготовить ее на тот случай, если такое письмо придет.
— Ярил. Ты спишь, и тебе снится сон. Ты знаешь, что меня здесь на самом деле нет. Но это не просто пустой сон. Я прибег к магии, чтобы попасть в твой сон и поговорить с тобой. То, что я говорю, правда. Я жив, но не могу приехать или послать за тобой. И пока тебе не стоит говорить обо мне отцу. Или кому-то еще.
— Что?
Она нахмурилась, и комната вокруг нас дрогнула, пронизанная лучами света, словно
— Ярил! Пока не просыпайся. Пожалуйста. Не открывай глаза. Не волнуйся и выслушай меня. Возможно, вас известят, что я опозорил себя, что умер за страшные преступления, которые совершил. Может быть, ты получишь письмо от мужа Карсины. Не верь ничему из того, что он про меня расскажет. Это неправда. Я все еще жив. И рано или поздно найду способ к тебе вернуться. Ярил? Ярил!
Мир вокруг меня исчез, смытый внезапным потоком света. Я разбудил ее и теперь никак не мог узнать, насколько она поверила своему сну или даже какую его часть сумеет вспомнить по пробуждении.
— Ярил? — отчаянно спросил я у пустого света.
Ответа не было. Вне всякого сомнения, ее сознание тут же заполонили мысли, обрывая любую связь, какую я мог попытаться установить. Оставалось надеяться, что я не слишком ее напугал. Не выбросит ли она из головы нашу встречу, как причудливо яркий, но обычный сон?
Я не мог спрятаться от света, и это было болезненно. Магия, напомнил я себе, лучше действует по ночам. Пришла пора возвращаться в тело.
Я воспользовался магией мальчика-солдата; он поймет это, когда проснется, и наверняка начнет внимательнее за мной следить. Мне представилась единственная возможность отправиться в странствие по снам, и я потратил ее впустую. Моя плоть тянула меня назад, и я позволил ей вернуть меня в тело. Мальчик-солдат еще спал. Глаза его были закрыты, и я попробовал определить, что происходит вокруг, по звукам и запахам. Я учуял дым и услышал потрескивание небольшого костерка неподалеку. Оликея и Ликари о чем-то вполголоса разговаривали. Чуть впереди в ручье стояла еще одна верша. Их плели, как корзинки, и устанавливали в течении. Рыба могла заплыть внутрь, но найти путь наружу ей было куда труднее — особенно крупной. В ту вершу вполне мог кто-то попасться. Они оба отчаянно проголодались и тихо обсуждали, не стоит ли одному из них пойти проверить ее, а затем вернуться с добычей. Потом они принялись спорить, кому идти. Слишком утомительный разговор, чтобы к нему прислушиваться, — борьба голода с боязнью темноты.
В конце концов они решили, что пойдет Оликея. Она велела Ликари далеко от меня не отходить и подбрасывать в костер дрова, но только понемногу. По его свету она сможет найти нас снова.
— Дай ему воды, если он попросит, и не оставляй его.
— А что еще мне надо для него делать?
— Больше ничего. Просто оставайся рядом и давай воду, когда он захочет пить. Он отправился в это странствие по доброй воле; он знал, что сделают с ним кристалл и черная вода. Вряд ли он задумался, что при этом будет с нами. Но это и значит быть кормильцем великого, Ликари. Великие не думают о своих кормильцах, но кормильцы обязаны думать только о великих, которым служат.
С этим последним наставлением она повернулась и оставила ребенка сидеть у крохотного огонька в кромешной тьме. Вскоре он придвинулся ближе и сел, прижавшись ко мне спиной, верный маленький страж. Меня впечатлили его послушание и храбрость и тронула его преданность. Он был слишком мал, чтобы оставаться одному в темноте да еще и присматривать за больным взрослым.
Мальчик-солдат все не выплывал из болезненного горячечного забытья. Вокруг нас царила обманчивая тишина пещеры. Огонь тихонько потрескивал, пожирая дерево. Прислушавшись, я различал далекое журчание ручья по каменному дну. Случайный светлячок с жужжанием пронесся мимо нас. Ликари вздрогнул, вздохнул и теснее прижался ко мне. Его дыхание сделалось ровнее и глубже, а потом сменилось тихим сопением спящего с открытым ртом ребенка. Стало совсем скучно.
Казалось, мое несчастное сознание только и может, что мусолить недавние события и бранить себя за глупые ошибки. Я пытался составлять планы на будущее, но ничего не вышло. Слишком многого я не знал. Даже если бы я смог прямо сейчас завладеть собственным телом, оно уже не в том состоянии, чтобы вернуться тем же путем, каким мы сюда пришли. Да и к чему вернуться?
Покидая Геттис, я заявил, что вручаю себя магии и намерен исполнить ее волю. Я думал, что так и поступаю, когда попытался помешать строителям тракта рубить деревья предков. Теперь, когда меня ничто не отвлекало, я задался вопросом, зачем копил магию мальчик-солдат и что надеялся совершить с ее помощью. Моя расточительность явно помешала его замыслу. Только вот в чем он состоял?