Магия отступника
Шрифт:
В этот искаженный миг я увидел в гернийцах народ, который сам ищет трудности на свою голову. Несомненно, они строят дороги, чтобы обогатиться, но разве они наслаждаются накопленными благами? Нет. Вдруг выясняется, что богатство — это лишь основание для поиска более трудных задач, которые зачастую ложатся на плечи тех, к кому жизнь не так расположена. Я вдруг вспомнил дорожных рабочих, тех несчастных, кто вынужден трудиться на строительстве Королевского тракта в наказание за преступления, совершенные в Старом Таресе, и в оплату за земли, которые они получат после того, как отработают срок своего приговора. Спеки, вдруг понял я, смотрели на них с бесконечной жалостью и ужасом. Этим бедолагам уже не узнать другой жизни, чужаки обрекли их на существование в нужде и лишениях, где нет ничего, кроме труда и страданий. С этой точки зрения мы поступали с ними чудовищно. Спеки не
Я вырвался из этих размышлений в осознание себя как Невара. Казалось, я вынырнул к жизни из глубин холодного темного пруда. Некоторое время я мог лишь маячить за глазами мальчика-солдата и наслаждаться собственным существованием. Постепенно я нашел себе опору во времени и пространстве, равно как и в себе самом. Прошло время. Я попытался понять сколько.
Я находился в старом доме Лисаны, но заново обставленном с роскошью в представлении спеков. Ковры под ногами и драпировки на стенах были выторгованы на рынке, как и блестящие медные кастрюли, тяжелые фарфоровые тарелки и хрустальные бокалы. На стоящей в углу кровати громоздились пушистые меха и шерстяные одеяла. Мальчик-солдат был облачен в удобные одеяния лесных оттенков зеленого и коричневого. Его запястья унизали золотые браслеты: проколотые мочки ушей оттягивали серьги. Набранный им — как и Дэйси — вес говорил об их высоком положении среди спеков. Теперь у их кормильцев имелись собственные кормильцы. Народ относился к ним с почтением, что отразилось на их образе жизни.
Я тщетно пытался ощутить в комнате присутствие железа. Если Дэйси все еще полагала необходимым угрожать мальчику-солдату, теперь она обходилась без него. Они выглядели как два совещающихся полководца, а не как диктатор и ее заложник. Я вспомнил слова, которые слышал, пробуждаясь. Великая королева спеков? Я окинул ее взглядом мальчика-солдата. Да. А он стал ее полководцем. Теперь они воспринимали себя так.
Двойная ирония не ускользнула от меня. Чтобы спасти спеков, они становятся зеркальным отражением захватчиков, которых желают прогнать. Дэйси с ее железным оружием, мальчик-солдат с армейской муштрой. Неужели они рассчитывают, что сумеют отказаться от этого, единожды воспользовавшись?
Второй укол иронии был остер, как ранящее железное лезвие. Вот оно, золотое будущее, обещанное мне в детстве. Оно наступило. Я возглавил армию, служил королеве, обладал богатством, подобающим моему положению, и прелестной женщиной, готовой выполнить любое мое желание. Оликея как раз попалась мне на глаза. Она не бегала с тарелками в руках, но небрежно указывала, какие блюда следует убрать и куда поставить новые. Подозреваю, именно она выбирала мне одежду, поскольку ее собственная была выдержана в тех же спокойных коричневых и зеленых тонах. Она еще больше походила на Фираду теперь, когда ее тело мягко, плавно округлилось. Кормилица великого подчеркивала его положение собственным видом. Моя любезная госпожа и следующий за ней по пятам наследник — Ликари в зеленой рубахе и штанах, обутый в мягкие коричневые сапожки. Его блестящие волосы убраны назад и украшены лентами и зелеными бусинами, пухлые щеки пышут здоровьем. Взгляд мальчика-солдата упал на малыша, и я ощутил его нежность и гордость. Затем его внимание вернулось к беседе с Дэйси. Та возражала.
— Я выслушала моих воинов. Знаешь, они все еще мои. Ты учишь их, но именно ко мне они обращаются со своими тревогами. Они устали от ранних подъемов и построений, им наскучили все эти тренировки, когда они должны двигаться одновременно и делать одно и то же. Как это поможет нам победить захватчиков? Или они будут стоять на месте, пока мы идем к ним рядами через поле, чтобы напасть на них? Они что, настолько глупы? Так они сражаются в своих войнах?
— По сути, — подтвердил мальчик-солдат, — так и есть. Нет, мы не станем маршировать к Геттису строем. Но когда мы покажемся гернийцам, они должны увидеть не разбойничий набег, а армию. Я уже говорил тебе об этом, Дэйси, снова и снова. Мы должны стать врагом, которого они признают. Когда придет время, наши воины должны будут одеться одинаково, двигаться в общем строю и подчиняться единому командиру. Это захватчики поймут. И только в таком случае начнут нас уважать.
— Ты все время это твердишь. Но мне не нравится, что мы с каждым днем все больше походим на людей, которых хотим прогнать прочь. Ты говоришь, что наши воины должны бегать быстрее, быть сильнее
— Тебе следует объяснить им, то сейчас им нужно трудиться больше. Им необходимо стать более сильными и умелыми воинами, чем те, с кем мы сразимся. Охота требует от человека меньшего, чем война. Во время охоты всегда можно отдохнуть или сказать: «Слишком много труда ради этого мяса. Поохочусь-ка я на кого-нибудь поменьше» — и позволить добыче убежать. Но в бою тот, кто перестает охотиться, сам становится жертвой. Нельзя остановиться, потому что твои руки устали, а ноги дрожат. Сражение заканчивается, лишь когда твой враг мертв, а ты все еще жив. Легко сказать, что мы храбры и сильны, но я жил среди захватчиков. Те, с кем нам предстоит сражаться, будут храбрыми и сильными, а еще хорошо обученными и отчаянными. Я надеюсь застать их врасплох и как следует потрепать, прежде чем они опомнятся. Но я не могу тебе этого пообещать. Они быстро поймут, что происходит. Они не побегут от нас, но станут упорно защищаться, поскольку знают, что бежать им некуда. Они будут стрелять в нас залпами, поскольку те, кто перезаряжает ружья, доверят товарищам себя прикрывать. В этом и состоит сила армии: солдат защищает товарища так же, как и себя. Кроме того, они опытны. Когда мы нападем, они поймут, что все погибнут, если не сумеют от нас отбиться. Они будут сражаться, как загнанные в угол, — до смерти и даже дальше. Даже когда они поймут, что победа недостижима, солдаты Гернии будут стоять и сопротивляться.
— Ты говоришь о крайностях. Наши воины готовы сражаться настолько яростно, насколько придется для победы, — заявила Дэйси.
— А готовы ли наши воины погибнуть, защищая своих товарищей, в надежде, что те победят? — спокойно уточнил мальчик-солдат.
Она удивилась.
— Но ты же говорил, что наш план хорош. Танец Кинроува сломит дух защитников Геттиса, и мы обрушимся на них, когда они будут сонными и сбитыми с толку. Ты говорил, что мы вырежем их. — Дэйси запнулась, ее гнев и возмущение нарастали. — Ты обещал! — обвиняюще напомнила она.
— Так и будет, — по-прежнему спокойно ответил мальчик-солдат. — Но некоторые из нас погибнут. — Он помолчал, ожидая, что Дэйси с ним согласится, — однако она и бровью не повела. Тогда он вздохнул и продолжил: — Когда воин ранен или видит, как погибает его брат, он не может вдруг решить, что цена слишком высока. Каждый из них должен идти в бой с готовностью умереть, если так будет нужно для победы. Другого выхода нет. Именно этому я и пытаюсь их научить, не только быстро оказываться там, где я велел, не только исполнять приказы без обсуждений и споров. Я должен превратить их в отряд, объединенный общей целью, и цель эта для каждого будет важнее собственной жизни. Второй попытки мы не получим. Во время первого же нападения мы должны их уничтожить. Иначе нам не на что надеяться.
Дэйси опустила подбородок на грудь и задумалась, глядя в огонь узко прищуренными глазами.
— Это хуже, чем танец Кинроува, — наконец тихо и печально произнесла она. — В танце они отдают жизни, чтобы защитить нас. А ты велишь им убивать и вдобавок жертвовать жизнями. Я хотела спасти свой народ от подобного. А ты говоришь, что я лишь усугубила наше положение.
— Это еще не все. — Мальчик-солдат слегка поерзал в кресле. — Тебе это не понравится. Но я знаю, что иначе нельзя. Нам придется поддержать Кинроува с его танцем. Он еженедельно жалуется мне, что ему не хватает танцоров, чтобы магия хорошо действовала. Он с горечью говорит, что ты разрушила его магию из-за своей чувствительности, а теперь, когда не можешь без нее обойтись, требуешь от него слишком многого. Он утверждает, что ему нужны новые танцоры, если понадобится наслать страх и отчаяние не только на окраину леса, но и в глубь Геттиса. А они понадобятся нам именно там. — Он немного помолчал и добавил, глядя в огонь: — Мы должны позволить ему призвать новых танцоров.
Дэйси недоверчиво взглянула на него.
— Как ты можешь мне это говорить? Всего три месяца назад я принесла железо в лагерь Кинроува, чтобы освободить танцоров. Ты совсем не понимаешь, почему я так поступила? Его танец убивал нас, цена оказалась слишком высока. Наши семьи и кланы распадаются. Я остановила танец, чтобы народ мог вернуться к прежней жизни. В чем был смысл этого, если я теперь скажу людям: «Вы должны не только снова покоряться призыву и танцевать до самой смерти, но еще и пожелать нести смерть захватчикам и, возможно, тоже умереть». Где мир, спокойствие и возврат к прежним порядкам, которые я им обещала?