Магия реальности. Откуда мы знаем что является правдой

Докинз Ричард

Сможете ли вы представить дерево, когда читаете это описание последовательности группировок? Это генеалогическое древо: дерево со множеством ветвей, небольших веток и веточек. Кончики веточек — виды. Другие группировки — класс, отряд, семейство, род — являются ветвями и небольшими ветками. Целое дерево — вся жизнь на Земле.

Подумайте о том, почему у дерева так много тонких веточек. Ветви ветвятся. Каждая ветка, в свою очередь, разветвляется, поэтому общее количество веток может быть очень большим. Вот что происходит в эволюции. Чарльз Дарвин изобразил ветвящееся дерево в своей самой известной книге «О происхождении видов». Ниже представлена ранняя версия рисунка дерева Дарвина, который он набросал в одной из своих тетрадей несколькими годами ранее. В верхней

части страницы он написал таинственное небольшое сообщение самому себе: «Я думаю». Как вы думаете, что он имел в виду? Возможно, он начал писать предложение, но дети прервали его, и он не закончил. Возможно, он счёл, что легче быстро представить то, о чем он думал, этой диаграммой, чем словами. Скорее всего, мы никогда не узнаем. Есть другие надписи на этой странице, но их трудно расшифровать. Стоит потрудиться, потрудиться, чтобы прочитать примечания великого учёного, написанные в особый день и не предназначенные для публикации.

Ниже дано общее представление о том, как ветвилось древо животных. Представьте себе наследственное разделение одного вида на два. Если каждый из них затем расщепляется ещё на два, то получается четыре. Если каждый из них разделяется на два, то их становится восемь, и так далее, включая 16, 32, 64, 128, 256, 512… Таким образом, удвоение позволяет создать миллионы видов, и это не займёт много времени. Это понятно, но вы спросите — почему виды должны разделяться? Ну, это в значительной степени происходит по той же самой причине, что и разделение языков, поэтому давайте остановимся на мгновение, чтобы задуматься об этом.

Расхождение: как языки и виды делятся

Хотя легенда о Вавилонской башне, конечно же, на самом деле неправдива, она поднимает интересный вопрос: почему существует так много разных языков?

Подобно тому, как некоторые виды похожи между собой и помещены в одно семейство, точно также существуют языковые семьи. Испанский, итальянский, португальский, французский и многие европейские языки и диалекты, такие как романшский, галисийский, каталонский и окситанский, довольно похожи друг на друга; вместе их называют «романскими» языками. На самом деле это название происходит от их общего предка, латинского языка Рима, и никак не связано с романтикой, но давайте использовать выражение любви в качестве примера. В зависимости от страны, в которой вы находитесь, вы можете выразить свои чувства одним из следующих способов: «Ti amo», «Amote», «T'aimi» или «Je taime». На латыни это звучало бы «Те amo» — точно также, как в современном испанском языке.

Чтобы поклясться в своей любви кому-то в Кении, Танзании или Уганде, можно сказать, на языке суахили «Nakupenda». Чуть дальше на юг, в Мозамбике, Замбии или Малави, где я вырос, вы могли бы сказать на языке ньянджа «Ndimakukonda». На другом, так называемом языке банту в южной Африке, вы могли бы сказать «Ndinokuda», «Ndiyakuthanda» или, на зулусском, «Ngiyakuthanda». Языковая семья банту весьма отличается от романской языковой семьи, и обе отличаются от германской семьи, которая включает в себя голландский, немецкий и скандинавские языки. Посмотрите, как мы используем слово «семья»: мы используем его при определении видов (семейство кошачьих, семейство псовых), языковых семей, а также, конечно, для наших собственных семей (семья Джонса, семья Робинсона, семья Докинза).

Нетрудно понять, как семьи родственных языков возникают на протяжении веков. Послушайте, как говорите вы и ваши друзья, и сравните это с тем, как говорят ваши дедушки и бабушки. Их речь отличается незначительно, и вы можете легко их понять, но они отстоят лишь на два поколения. Теперь представьте себе, как говорят не ваши дедушки и бабушки, а ваши предки в двадцать пятом поколении. Если вы англичанин, то это может напоминать вам конец XIV века — время жизни поэта Джеффри Чосера, изъяснявшегося так:

Что ж, это узнаваемый английский, не так ли? Но я держу пари, что вам было бы нелегко воспринимать его на слух. (Если вы хотите попробовать, вы можете прослушать современного актёра, читающего Чосера, здесь: http:// bit.ly/MagicofReality1.) И если бы тот английский отличался ещё сильнее, вы, вероятно, рассматривали бы его как отдельный язык, столь же отличающийся, как и испанский от итальянского.

Так язык где угодно изменяется век за веком. Можно сказать, что он «дрейфует» во что-то другое. Дополним фактом, что люди разговаривают на одном и том же языке в различных местах, где они не могут общаться друг с другом (по крайней мере, не могли до изобретения телефона и радио); а также фактом, что языки распространялись в разных местах по — разному. Это относится к особенностям говора, как и к самим словам: подумайте, насколько по — разному звучит английский с шотландским, валлийским, джорди, корнуэльским, австралийским или американским акцентом. Шотландцы легко могут отличить эдинбургский акцент от акцентов жителей Глазго и Гебридских островов. Со временем и говор, и использование слов становились характерной особенностью области; когда два говора достаточно сильно отличаются друг от друга, мы называем их разными «диалектами».

После достаточно долгого разделения различные региональные диалекты стали настолько несхожими, что люди из разных областей перестали понимать друг друга. Сейчас мы называем их отдельными языками. Именно это произошло, когда немецкий и нидерландский язык отошли в разных направлениях от ныне исчезнувшего предкового языка. Именно это произошло, когда французский, итальянский, испанский и португальский независимо отделились от латыни в различных частях Европы.

Вы можете нарисовать генеалогическое древо языков, с «двоюродными братьями» французским, португальским и итальянским на соседних «веточках», и латинский в основании древа — то же, что Дарвин сделал с видами.

Подобно языкам, виды изменяются со временем и с расстоянием. Прежде чем мы рассмотрим, почему это случается, мы должны узнать, как это случается. Для видов эквивалентом слов является ДНК — генетическая информация, которую все живое несёт в себе и которая определяет особь, о чем мы говорили в главе 2. Когда особи размножаются половым путём, они смешивают свои ДНК. И когда члены одной местной популяции мигрируют в другую местную популяцию и вносят в неё свои гены при скрещивании с особями популяции, в которую только что влились, мы называем это «потоком генов».

ДНК двух отдельных популяций видов с течением времени отличается всё больше и больше, подобно тому, как, например, отличаются друг от друга итальянский и французский языки. Из-за этого особи таких популяций постепенно теряют способность при спаривании произвести продуктивное потомство. Лошади и ослы могут спариваться друг с другом, но лошадиную ДНК отнесло так далеко от ослиной, что обе больше не могут понять друг Oкr друга. Или скорее они могут достаточно хорошо смешиваться — два «диалекта ДНК» могут достаточно хорошо понять друг друга — чтобы создать живое существо, мула, но не достаточно хорошо, чтобы создать существо, которое может размножаться: мулы, как мы видели ранее, бесплодны.

Важное различие между видами и языками в том, что языки могут перенимать заимствованные слова из других языков. После того, как английский, например, развился в виде отдельного языка от романских, германских и кельтских источников, он перенял слово «шампунь» из хинди, «айсберг» с норвежского, «бунгало» с бенгальского и «анорак» с инуитского языка. Виды животных никогда (или почти никогда) не обменивают ДНК, как только они продрейфовали достаточно далеко, после прекращения совместного размножения. Бактерии — другое дело: они обмениваются генами, но в этой книге не хватает места, чтобы описать и это. В остальной части этой главы условимся, что я говорю о животных.