Магия (сборник)
Шрифт:
Вскоре он увидел, что тот же раб, что уронил скарабея, возвращается. И нет никакой возможности задать ему вопрос. Мужчина сгреб руками охапку сгнивших ветвей и, проходя мимо Шеркарера, выронил несколько веточек на землю.
Нубиец пнул рассыпанный мусор, спрашивая себя, как же понять это послание. И тут заметил, что одна из веточек посвежее и позеленее остальных, на ней даже нацарапаны какие-то знаки. Он снова пнул ее, отбросив от края бассейна в тень, а затем прошел туда же и уселся, скрестив ноги и наблюдая за работающими рабами, как делал это уже много раз.
Некоторое время он пытался прочитать отметины. Наконец разобрал несколько знаков. Они были нацарапаны очень грубо, но наверняка написаны кем-то, хорошо знающим маленький двор египтян. Хотя из этого вовсе не следовало, что их написал придворный-нубиец. Мало кто, кроме писарей двора, умеет писать.
— Полдень… западная стена… водный канал… — вот что, по его мнению, было начертано в послании.
У подножия левой стены действительно проходит водный канал, и по проложенной трубе в случае необходимости можно откачать воду из бассейна. В полдень дворы в храме становятся почти безлюдными: все ищут прохлады и тени внутри толстых стен храма. Шеркарер вдруг поймал себя на том, что судорожно глотнул. Капельки пота выступили на лбу, а ладо ни стали влажными.
Бегство… конечно же, это должно означать бегство! И хотя он не видел для этого никакой возможности, но наверное, те люди более удачливы. Кто же это может быть? Кто-то из стражников, уцелевших во время битвы за дворец Кандасы может, даже, кто-то из знати? Те, кто знает об его высоком происхождении, вполне могут рискнуть ради него. Это могло также означать, что фараон не захватил Мерое и семья Шеркарера сейчас правит Нубией. Эти мысли взбудоражили юношу, он не мог просто спокойно сидеть и ждать, а встал и начал расхаживать вокруг края бассейна. Вода была мутная, как всегда, она дурно пахла, а сирруш-ло скрывался на дне в поисках укромного места от света, который проникает даже сквозь недавно замененную циновку.
Нубиец попытался по длине тени оценить, сколько осталось времени до назначенной встречи. Он старался подавить возбуждение, и как удачно, что в это время не дежурил ни один из младших жрецов. Остальные рабы и надсмотрщики настолько привыкли к его ежедневным бдениям у бассейна, которые он старается с многозначительным видом продлевать как можно дольше, что за ним больше не следят.
Ел он в одиночестве, как всегда: он не раб-слуга, но и не свободный человек. Получив свою порцию ячменной каши, редиску, несколько ягод смоковницы и луковицу, он быстро проглотил все это, не в состоянии прожевать пищу.
Полдень… и вот он, пустой двор. Шеркарер приблизился к бассейну, притворившись, что проверяет новую крышу. За стеной он услышал топот рассерженного слона. Этот звук слышен хорошо, так как обычные шумы храма и города стихли. Подойдя к трубе, он быстро оглянулся и убедился, что за ним никто не наблюдает. Там юноша присел на корточки и посмотрел вниз, словно подозревая, что что-то случилось со снабжением водой.
— Ты здесь? — донесся из-под земли глухой голос.
Этих двух слов было достаточно, чтобы вызвать разочарование у нубийца. Ни один человек из его окружения так не говорит — с превеликим трудом изучая чужой язык, сам он может говорить на нем только с акцентом, и юноша не сомневался, что то же самое будет и у любого другого нубийца.
— Я здесь, — ответил он, страстно желая разрешить загадку и узнать, кто же послал ему скарабея и начертал для него послание на стебле.
Раздался шум, словно лежащий там человек пытался переменить положение в тесном проходе. А потом незнакомец снова заговорил:
— Нубиец, ты подумал над словами Даниила?
Даниил! Неужели по какой-то дворцовой интриге его до сих пор пытаются вовлечь в заговор против жрецов?
— Тот, кому задают вопросы, не может удержаться, чтобы самому не спросить, — Шеркарер повторил крестьянскую поговорку, поспешно пытаясь сообразить, что ему делать. — Кто ты, кто скрывается в земле и говорит о Данииле?
— Тот, у кого есть уши, а иногда и уста, когда возникает в этом нужда, нубиец, — но теперь в интонации слов слышалось нетерпение. — Я снова повторяю: ты подумал над его словами?
— А с какой стати я должен был это делать? Беглеца-одиночку вряд ли кто сможет обогнать. Я жив, потому что жив сирруш, и считается, что в этом моя заслуга.
— Значит, ты решил навсегда остаться рабом у этого вонючего чудовища, когда можешь стать свободным и отправиться на родину?
— Ноги, не знающие отдыха, могут попасть в змеиную яму…
— У меня нет времени выслушивать твои мудрые пословицы, нубиец! Тебе сделали предложение, так что или соглашайся на него, или отказывайся. Поддержи Даниила в деле, которое может дать ему благосклонность повелителя, или же оставайся здесь, пока твое чудовище не сдохнет и ты окажешься бесполезным в этом дворце. Даниил не забывает тех, кто стоит с ним плечом к плечу, а о могуществе печати великого повелителя известно во всем мире. Даниил может добиться твоего освобождения, и тогда ты спокойно отправишься в родную землю.
— Если он способен на это, — возразил Шеркарер, — тогда почему он не сделает этого для себя самого? Ведь он же сам признался мне, что он здесь пленник? Одна ложь может перевесить тысячу правд!
— На Даниила возложена задача — богом-повелителем Иеговой, вот потому-то он и находится здесь — чтобы смягчить сердце великого повелителя к нашему народу Он выбрал Вавилон для своего служения. — Теперь в этом голосе прозвучала такая страстность, что сомнения нубийца серьезно поколебались.
— Человек может обещать все на свете, но когда приходит пора, он не соберет даже горсти пыли. Вы маните меня надеждой на свободу и возвращение в Мерое, словно ослика пригоршней замечательной травы, — и тем не менее отведать этой травы ему так никогда и не доведется.
— Как долго, по-твоему, проживет твое чудовище, нубиец? Отмеряй по его жизни длительность своей! Если оно умрет здесь, разве на них падет вина за это? Нет, этого не случится: ведь есть раб, которого могут обвинить во всем.