Магия тени
Шрифт:
— Так, значит, девочку ты нашла, — заговорил Шадек. — Но мордашка у тебя мрачная. Все плохо?
— Девочка утонула. Забрела к озерцу с красными рыбками, там вода холодная, ты знаешь. Она, верно, захотела поплавать, было жарко...
— Озерцо с красными рыбками? — переспросил Шадек. — Она что, была в Эллоре? Прошла за граничный морок?
— Ну да, — девушка поморщилась, — как-то прошла. Родителям я этого не сказала, конечно, а в Эллоре теперь переполох. Если все переезжие, что живут в окрестных шалашах, узнают, что там просто морок, что по дороге в Эллор любой болван может
— Представляю, — совершенно не впечатленный, скривился Шадек, — эльфам придется потесниться и возиться с людьми, которые потеряли кров. Остроухие не переживут.
Дорога пошла в горку, и оба мага замолчали, оглядываясь по сторонам. По теперешним временам за полдня пути от Эллора до Мошука можно было наткнуться на две-три разбойничьи банды: больно уж им полюбился восточный Ортай, пока не затронутый сушью, куда жители западных селений перебирались целыми семьями.
Без атакующих заклятий, подвешенных на обе руки, маг нынче и за порог не выходил.
В последний год ортайцы все чаще обвиняли магов в том, что сушь надвигается — дескать, «от их извечного колдунства растряслась сама ткань мироустройства, а теперя расползается так, что получаются сплошные прорехи». Жрецы вначале напоминали, что маги — любимые дети Божинины и не могут чинить людям вред по сути своей. Но вскоре жрецы, утверждавшие так, разделились на таинственно исчезнувших и стыдливо примолкнувших. А отряды садистов-маголовов обрели повсеместную и дурную славу: если им удавалось изловить «мерзкого чаровника», то ему оставалось только убить себя самому. И как можно быстрее, потому что первым делом маголовы ломали «мерзким чаровникам» пальцы.
— Ты напрасно так говоришь про эллорцев, — заявила магичка, когда пригорок был преодолен. Дальше шел длинный прямой участок дороги. — Они много помогают переезжим, и еду несут, и одежду, и охрану выставили. Даже вместе с ними латают избы в старой дровосековой зимовке…
— Конечно. — Шадек привычным движением дернул за ремешок свой диковинный музыкальный инструмент, пристроил его на седле и принялся перебирать струны. — Зима идет. Либо эльфы помогут переезжим с зимовкой, либо те перемерзнут насмерть в шалашах, и тогда по весне будет вонь стоять на весь Эллор.
— Шадек, это несправедливо! — повысила голос магичка. — Эльфы делают для них все, что могут! Нельзя требовать, чтобы они стали пускать к себе посторонних, это разрушит весь уклад жизни в Эллоре — ну зачем это нужно, а?
— Подумать только, — после продолжительного молчания негромко сказал маг, — подумать только, как ты стала рассуждать с некоторых пор. В прежние времена ты первая бы требовала, чтоб эльфы взяли к себе столько переезжих, сколько получится напихать в Эллор. Чтобы кормили их, поили и в гамаке качали. А теперь говоришь, что держать страдальцев за пограничным мороком — очень даже правильная мысль.
— Ты бы рассуждал точно так же, если б лучше знал прежний Мошук, — резко ответила магичка. — Если бы ты видел, как он меняется с появлением переезжих. Как быстро они начинают думать, что жители менее пострадавших поселений чем-то им обязаны…
— А ведь
— Я не сдерживаюсь. Иногда убиваю кого-нибудь особенно вонючего.
Шадек рассмеялся, но тут же умолк, увидев, каким непроницаемым остается лицо магички.
— Надеешься спасти всех?
— Надеюсь. Жаль, что нельзя спасать их скопом, поодиночке очень долго получается.
— И вот ты несешься к ним, презрев все прелести своего любимого Эллора, — повторил Шадек.
— Конечно, несусь, — Магичка раздраженно хлопнула ладошкой по седлу. — Я гласный маг города! Людям плохо, и они смотрят на меня с надеждой — что мне остается, не обращать на них внимания? Зажать уши и убежать? Переселиться в Эллор, отгородиться мороком от всего Ортая и любоваться бабочками?
— Я бы так и сделал, — кивнул Шадек, перехватил музыкальный инструмент второй рукой и промурлыкал:
Там пахнет грибами и вечно-лукавым оранжевым летом, Басом сердится шмель, заползает от солнца под крышу. Что тебе снится в Эллоре? А впрочем, не нужно ответа. Он мне не понравится, знаю, я и не хочу его слышать.Магичка вдруг рассмеялась:
— Так что ж не уезжаешь? Тебя ведь тоже пускают туда, как друга Кинфера. Вон, даже отметили особо, подарили эту жуткую бренчалку. Ты когда-нибудь видел вещи из илфредского дерева за пределами Эллора?
— Эта жуткая бренчалка называется «бузука», — в сотый раз напомнил Шадек, — и я не могу перебраться в Эллор, пока мои друзья надрываются гласниками в Мошуке. Вас же там сожрут без меня! А вот как вы с Олем образумитесь — так все вместе и уедем. Уедем же, правда? В Ортае нечего делать, поверь мне, переезжих скоро станет столько, что никакой город не справится, да и Школа, по сути, теперь так, только для вида. Когда ректор в последний раз весточку слал, а? Бросил он нас, вот ухом клянусь!
Магичка снова посмурнела.
— Может, еще обойдется, — проговорила неуверенно, почти просительно.
— Размечталась, — безжалостно припечатал Шадек и начал негромко наигрывать грустную мелодию.
Два года назад новоявленные противники «гадских чародеев», объединившись, собрались двинуться на Тамбо и сжечь его дотла вместе с магами. И даже внутри города нашлось немало людей, поддавшихся новым предубеждениям и поддержавших поджигателей. И, хотя магистры обещали «показать дурным огнеманцам, как мавки кочуют», ректор решил закрыть Школу. Остались только маги пятого-шестого года обучения и их опекаторы, а ученики помладше разъехались по домам или отправились со своими магистрами в Меравию: тамошняя Школа согласилась приютить ортайцев. Остальные магистры уехали кто куда.