"Магнолия" в весеннюю метель

Цирулис Гунар

— В точности как в Америке, когда открыли золотые россыпи, — пошутил Войткус.

— Ну, золотые ли… Расходы порой получаются больше, чем все блага. Но стараемся, и это уже помогает держаться. Хотя бы мой старик. Пять лет назад только и знал, что жаловаться на всякие хвори, встать и то сам не мог, когда приходила пора картошку копать. А теперь его в бригаде пенсионеров назначали главным, и пошевеливается так, что любо-дорого. Сегодня еще до света мотор запустил…

— И много ли поймал?

— Когда погода меняется, всегда найдется, что коптить, — неопределенно ответила хозяйка. — А что же ваша не подходит, медведя бояться

не надо, это только голос у него такой грубый…

Приободренная приглашающим жестом хозяйки, Гунта присоединилась к ним и сразу же взялась за дело.

— Где же сам? В море ни одной лодки не видно.

— А он теперь дома, можно сказать, и не бывает, — словно сменив пластинку, Раубиниха неожиданно перешла к жалобам. — Обещал к вечеру вернуться, по телевизору хоккей будет. А перед тем еще завезет в контору начальству его долю — а то только и рыбацкого в колхозе, что надпись на вывеске. А и к ним ведь со всех концов едут за хорошей закуской. Не испортился бы мой будильник, я бы сразу определила, сидит он еще с мужиками на пристани или пивко тянет в вашей распивочной.

— Взял бы да починил, — вдруг предложила Гунта, как и всегда проникавшаяся сочувствием к одиноким женщинам.

Прежде чем Войткус сообразил, что у нее на уме, хозяйка успела воскликнуть:

— Так вы часовщик, выходит? Сейчас принесу… Забирайте свои деньги и моему скажите, чтобы поглядел — не завалялся ли у него для хороших людей угорек, он нынче хвалился, что целую дюжину вытянули. Не было у него времени все расторговать. Так и скажите, что Лавизе велела!

Старые рыбаки и на самом деле еще не покидали берега — устроились кто на лодочных днищах, кто на мостках. Тут же рядом стояли их мотоциклы и мопеды, без которых они теперь не желали передвигаться даже на территории поселка. Издалека все они выглядели почти одинаково в своих брезентовых и резиновых плащах, которые теперь, когда небо быстро заволакивалось тучами, вовсе не казались лишними. Однако вблизи сильно отличались друг от друга — один к старости высох и согнулся, как трубка, которую он держал в беззубом рту, другой с течением лет стал чрезмерно тучным и прятал слезящиеся глаза за темными стеклами очков. Вот руки у всех были жилистыми и натруженными. И на них-то и следовало обратить особое внимание: иначе как опознаешь непрошеного гостя, побывавшего у Кундзиньша? Подозрение, падавшее на Яна Раубиня, пока еще было весьма неопределенным, а после знакомства с тетушкой Лавизе и вовсе могло рухнуть.

— Да, почти как в добрые старые времена, — словно бы завершая давно начатый разговор, произнес маленький сухой старичок, которого, казалось, даже порыв весеннего ветра сдул бы с палубы.

— А что толку! — с нескрываемым огорчением возразил сидевший рядом лысый старец. — Ты не забудь, сколько теперь горькая стоит. Считай как хочешь, все равно получается полштофа за угря. С той наценкой, что в «Магнолии», мы и вовсе прогорим.

— А что же ты в магазине не взял? — неожиданно тонким голосом воскликнул, ни к кому в частности не обращаясь, добродушного облика пузан. — Начальник опять за спасибо взял?

— Не начинай старую песню! — резко прервал его все еще статный и на диво свежий старик. — Если так разобраться, он и спасибо мог бы не говорить. Записал улов в наш план вылова ценной рыбы и обещал квартальную премию, если продолжим в таком духе… Кому не нравится, пусть стоит в сторонке, дело добровольное.

—

Правильно, для двух лодок нас и так многовато, — тут же поддержал его первый оратор. — Нынче хотя бы. Тридцать угрей, чего еще можно ждать? Не рыбы мало, а наших слишком много!

— Может, скажешь, что вообще пенсионеров чересчур много развелось? — обиделся жалобщик.

— Не ной, браток, так оно и есть. В нашем поселке только третья часть в пенсионных годах… Ничего, за навязчивость тебя не убьют, а пока я звеньевой, буду брать тебя на лов, — пообещал сильный старик и повернулся к Гунте и Войткусу: — Что на сердце, молодые люди?

— Тетушка Лавизе прислала, — Войткус больше не сомневался, что это и есть Ян Раубинь. — Надо поговорить.

— С глазу на глаз? — усмехнулся рыбак, но все же протянул парню руку.

Странно, но рукопожатие его оказалось не таким крепким, как можно было ожидать. На деле жесткая ладонь лишь прикоснулась к пальцам Войткуса, словно прошлась по ним наждачной бумагой, и определить, есть ли на большом пальце шрам, таким способом не удалось. Пришлось искать более хитрый путь.

— Хотите, моя подружка вам погадает, — предложил Войткус, отведя Раубиня в сторонку, — У нее это в крови от бабки-цыганки.

Не понимая толком, чего от него хотят, Раубинь протянул левую руку.

— Правую! — велела Гунта, на удивление легко включившаяся в игру. — Начну с прошлого, потому что на нем основано будущее каждого человека.

Но Раубинь уже сообразил, что его разыгрывают, и резко отдернул руку.

— Если нужна рыбешка, так и скажите, и не валяйте дурака. И так отдаем за полцены.

Но Гунта уже успела заметить на большом пальце правой руки шрам, и теперь ее мог бы остановить разве что железнодорожный шлагбаум.

— Этим утром, уважаемый, по пути на небеса, где все мы рано или поздно окажемся, вы задержались на одиннадцатом этаже большого дома и, находясь во власти низких побуждений, вломились в комнату ближнего своего, гонясь за мирскими благами…

— Какие это такие блага? За угря толщиной в твою ляжку мне даже поп не дал бы меньше пятерки этой самой, да еще отпустил бы грехи. Но в прошлый раз этот профессор забраковал работу моей хозяйки — мол, не влюбилась ли, что так пересолила… Ну, я и отнес ему сырого — пускай сам варит или жарит, если уж такой разборчивый, жалко, что ли? Где сказано, что весь улов надо пропускать через женину сберкассу? Взъехал наверх и заглянул к этому. Чуть дверь отворил — и сразу там кавардак поднялся, бумажки полетели в воздух, даже та записка улетела, что была в дверь воткнута. Я пробовал ухватить, да куда там — все выдуло в окошко, с последним приветом от прошлой зимы. Потом я просил невестку поглядеть в саду, да она только зубы скалила — если надо, говорит, еще раз напишет. Вчера он, мол, крепко перебрал. Так и было, наверное, иначе разве человек полезет голяком на балкон?

Картина, нарисованная Раубинем, казалась неправдоподобной, и Войткус уже подумал — а не принял ли с утра и сам рыбак. Кто-кто, но чтобы Кундзиньш без штанов…

— Папаша, вы не обижайтесь только — не прихватили нечаянно с собой диссертацию профессора?

— Чего?

— Ну, такую пачку бумаги, исписанной, — как мог, объяснил Войткус. — Буквы там, цифры всякие…

— Если на ней уже написано, кому она нужна? — пожал плечами Раубинь. — Даже копченую камбалу не завернешь в такую, не те времена пошли.