Магнус Чейз и боги Асгарда. Книга 1. Меч Лета
Шрифт:
Словом, как выражаются в таких случаях медики, летальный исход.
Эй, Магнус, а что ты при этом чувствовал?
Было больно. Много и сильно. Спасибо за хороший вопрос.
Но самое странное, мне начал сниться сон. Я этому удивился не только из-за того, что уже был мертв, но и по той причине, что никогда еще снов не видел. Люди часто пытались меня убедить: мол, все видят сны, и я их, конечно же, вижу, но просто не запоминаю. Полная чушь. Я с рождения просто дрых как убитый, пока на самом деле не умер, и вот тут-то мне, как любому нормальному человеку, вдруг и приснилось.
Мы с мамой совершаем очередной поход
Мне очень трудно ее описать. Не зная Натали Чейз, вряд ли составишь о ней представление. «Душой я фея Динь-Динь из «Питера Пена», – порой говорила с улыбкой она. Ну да, такая вот фея Динь-Динь тридцати с чем-то лет минус крылья, одетая во фланелевую рубашку, джинсы и башмаки «Доктор Мартинс». Если сумеете вообразить, у вас получится неплохой портрет моей мамы. Невысокая, с тонкими чертами лица, коротко стриженными волосами под эльфа и зелеными, как листва, глазами, в которых полно чувства юмора. Когда она мне читала вслух книжки, я разглядывал россыпь веснушек у нее на носу и пытался их сосчитать.
Она излучала радость, иначе это не назовешь. И обожала жизнь. Энтузиазм ее был заразителен. Не знаю, есть ли еще на свете человек такой удивительной доброты и легкости, как она. Мама стала другой только в последние недели перед гибелью.
Но в моем сне до этих недель было ох еще как далеко. Мы стояли вместе у пруда. Она со счастливым видом шумно вдыхала душистый воздух, насыщенный запахом разогретой на солнце хвои.
– Вот именно здесь я и встретила твоего отца, – сказала она вдруг мне. – Таким же прекрасным летним деньком, как этот.
Я просто припух. Об отце она говорила со мной очень редко. Я никогда не встречался с ним и даже ни разу не видел его фотографий. Может, и странно, но мама просто не придавала этому никакого значения. И я тоже.
Она совершенно четко дала мне понять: папа не бросил нас, а просто двинулся дальше один по жизни. Мама совсем не была на него обижена. О том времени, которое им довелось прожить вместе, у нее сохранились самые лучшие воспоминания, а про свою беременность она узнала, когда они уже расстались. Узнала и очень обрадовалась. С той поры мы и жили вдвоем, и никто на свете нам больше не требовался.
– Ты встретила его на пруду? Он что, умел хорошо печь блины? – заинтересовался я.
Она звонко расхохоталась.
– О да! Он просто меня разгромил в этой области! Тот первый день… – Она чуть помолчала. – Он был идеален, за исключением одного. – Мама крепко прижала меня к себе и поцеловала в лоб. – У меня еще не было тебя, Тыковка.
Ну да, мама звала меня Тыковкой. Можете надо мной поржать. Я начал стесняться этого, когда стал постарше. Но только пока мы еще были вместе. А теперь что угодно отдал бы, лишь бы еще хоть разок услышать, как она меня так называет.
– А каким был мой отец? – задал я новый вопрос.
Слова «мой отец» я выговорил с трудом. Произносить их было мне диковато. Я ведь его никогда не видел. Так как же он мог называться
– Что с ним случилось-то?
Мама простерла руки навстречу солнцу, свету и хвойному ветру.
– Ты разве не чувствуешь? Он везде, вокруг нас. Вот почему я так часто тебя привожу сюда, Магнус.
Я не понял, о чем она. Мама вообще-то не слишком любила всякие там метафоры и мысли свои выражала обычно просто и прямо.
Она взъерошила мне ладонью волосы.
– Ну-ка, бегом наперегонки к пляжу!
Сон мой внезапно сместился, и я вдруг обнаружил себя в библиотеке дяди Рэндольфа. Передо мной восседал за столом мужчина, который раньше мне никогда не встречался. Правая его ладонь, пользуясь как ногами средним и указательным пальцами, расхаживала взад-вперед по кипе старинных карт.
– Смерть – это весьма интересный выбор, Магнус.
Мужчина ухмыльнулся. Одежда на нем выглядела столь новой, будто он ее только что приобрел в магазине. Ослепительно белого цвета кроссовки. Свежайшие джинсы. Футболка с логотипом бейсбольной команды «Ред Сокс». Его пушистые волосы медно-медового цвета были взлохмачены в модном растрепе по типу: они чуть свалялись, пока я спал, но мне это очень идет. Лицо бросалось в глаза своей красотой. Он мог бы запросто рекламировать в мужских журналах лосьоны после бритья. Несколько портили облик лишь шрамы. Следы ожогов, как кратеры на Луне, протянулись по скулам и переносице, а губы были обезображены частоколом рубцов, напоминающих затянувшиеся отверстия для пирсинга. Только вряд ли кому-то придет охота нацепить вокруг рта столько пирсинга.
Я понятия не имел, как нужно вести разговор с этой шрамированной галлюцинацией, но у меня в ушах еще звучали слова мамы, вот я и брякнул:
– Вы мой отец?
Галлюцинация изумленно вздернула брови и, резко откинув голову, расхохоталась.
– О-о, ты мне нравишься. Мы с тобой славно повеселимся. И хотя, Магнус Чейз, я не твой отец, но целиком на твоей стороне. – Он провел пальцем под логотипом «Ред Сокс». – Тебе весьма скоро предстоит встретиться с моим сыном, и вот мой совет. Не доверяй внешнему виду, не принимай слепо на веру мотивацию друзей и… – Нагнувшись вперед, он схватил меня за запястье. – И передай Всеобщему Отцу, что я сказал: «Привет».
Я рванулся, пытаясь освободиться. Хватка у него была железная. Сон мой снова дал крен и понес меня сквозь холодный серый туман.
– Прекрати вырываться, – потребовал женский голос.
За запястье меня держала та самая девушка-всадница, которая кружила в небе над мостом. Теперь она неслась во весь опор по воздуху, волоча меня за собой, как мешок с бельем. Копье, крепко прижатое к ее спине кожаными ремнями, полыхало до рези в глазах, кольчуга серебристо поблескивала в сером мареве. Она схватила меня еще крепче.
– Перестань вырываться, иначе провалишься в Гэп.
Я заподозрил, что речь идет совсем не о фирме одежды. Видимость в небе была нулевой. Мутная беспросветная серость. Падать в нее не хотелось.
Я хотел ей это сказать, но язык мне не подчинялся. Вышло лишь покачать головой.
– Вот и не вырывайся, – тверже прежнего проговорила она.
Из-под зеленого платка у нее выбилось несколько прядей светлых волос. Глаза ее были цвета красного дерева.
– Не заставляй меня сожалеть об этом, – строго сказала она и исчезла из моего сознания.