Магос: Архивы Грегора Эйзенхорна

Абнетт Дэн

– У инквизиции есть способы защиты…

– Ну конечно, – кивнул Им. – Уход с активной службы. Ограничения. Заключение. Инквизиция следит и сама за собой. И когда один из своих заходит слишком далеко и ступает на неверный путь, его клеймят еретиком так же быстро и неотвратимо, как и любого другого еретика.

– Все так, как и должно быть.

– Но себя вы считаете исключением? – спросил Им.

– Нет, я… – Эйзенхорн замолчал.

– Вы всегда знали, по какому пути идете. Знали цену, которую нужно заплатить. Знали о неотвратимом…

– Я всегда принимал это.

– Но теперь – отрицаете. Столько лет, уважаемый, столько лет они

пытались вас остановить. Заставить уйти в отставку, пока не стало слишком поздно. Ваши друзья… О, прошу прощения, я оговорился. Люди, которых вы называли друзьями, они все пытались, верно? И вы их не послушали. Потому что вам было виднее. Вы игнорировали их. Отбросили их мнение в сторону. Исключили из числа тех, кого называли друзьями. Некоторые умерли, но вам было наплевать. Иные пытались противостоять вам силой, и вы сокрушили их за это. А теперь вы тут, в этой комнате. И даже Священные ордосы, которым вы, по собственным заверениям, верно служите, объявили вас еретиком. Диаболус экстремис. И, тем не менее, не правы все равно они. Потому что вам виднее. Вы станете игнорировать любые законы и продолжите идти к цели, один, без друзей – хотя так на самом деле было всегда, – утверждая, что все еще служите Инквизиции, даже если она сама уже давно отказалась от ваших услуг.

– Я знаю вещи, которые…

Им поднял руку, настолько маленькую и тощую, что она походила на птичью лапку:

– Никто вас больше не слушает, уважаемый. Даже вы сами. Посмотрите на себя – сломленный и одержимый. Вы десятилетиями отдавали себя службе. Такой срок давно вышел за границы благоразумия и смысла. Всегда идете только вперед, потому что вам виднее. Служите человечеству, но к людям, встреченным на пути, испытываете лишь презрение. Вы их используете, игнорируя любые связи, которые могли бы лечь в основу дружбы и которые составляют суть человечности. Вы забываете лица и имена тех, чьи жизни изменили. Люди умирают за вас, но вам все равно.

Им отодвинул стул и поднялся на ноги.

– Вам стоит задуматься об этом, дознаватель. О том, почему вы делаете то, что делаете.

– Я и так это знаю, – сказал Эйзенхорн.

– Шутка в том, что не знаете, бедный вы человек. А оно все тут, прямо перед вами. Истина глядит вам в глаза. Вы так поднаторели в поиске истины, но не можете найти ее в себе.

– И в чем же она, мастер Им? – рявкнул инквизитор.

– А вы посмотрите на себя, уважаемый, и скажите, как бы назвали такого человека?

Эйзенхорн настороженно поерзал в кресле. Он опустил взгляд на руки и увидел, как сильно они обгорели. Волдыри, контрактура, ожоги третьей или даже четвертой степени.

От огня, источник которого внутри.

– Уважаемый? – позвал Им. – Вы хорошо себя чувствуете? Выглядите обеспокоенным.

– Я… Я горю, – прошептал Эйзенхорн.

– Как в тот раз? – спросил Им.

– Что?

– Когда мы в прошлый раз сидели в этой комнате, вы загорелись. С головы до ног. Я был в ужасе. Тот огонь сжег вашу кожу и плоть, и на меня уставились глазницы с обгоревшего черепа.

– Это было не по-настоящему, – пробормотал Эйзенхорн.

– Верно, – согласился Им. – Это был трюк. Чертов проклятый трюк вашего псайкерского разума. Вы это сделали чтобы меня напугать, чтобы я струсил. И это сработало, Трон милостивый, как же хорошо это сработало. Жутчайшая вещь. Я так никогда и не смог забыть это зрелище. И не простил вас за испуг. Вы помните, зачем сделали это?

– Чтобы добиться ответа…

– Чтобы

добиться ответа! – воскликнул Им. Он улыбнулся и открыл стеклянную крышку, под которой скрывался циферблат часов. – Вот именно. Вы хотели запугать меня до усрачки, уж простите за такие слова. Это было устрашение. Запугивание. Вы занимались этим всю жизнь. Вы делали это, чтобы докопаться до правды. Помните, что вы говорили по этому поводу?

– Н-нет, – ответил инквизитор, корчась от боли.

– Вы сказали, что страх делает разум проще, – напомнил Им. – Сказали, что столь сильная и чистая эмоция опустошает голову и устраняет все барьеры и иллюзии. Вы напугали меня, чтобы узнать скрытую внутри правду, найти ту часть меня, которая не может лукавить.

– Это такой прием, – сказал Эйзенхорн, изо всех сил стараясь не потерять сознание. Он поднялся на ноги, обнаружил, что не способен твердо стоять, и сел обратно. – Стандартный прием в арсенале ордо. Просто обман разума. Огонь, который сжигает меня, реален.

Им согнул тонкую шею, уставился на циферблат и принялся переводить стрелки.

– Реален? – переспросил он, как будто потеряв интерес к разговору. – Разве? Посмотрите вокруг, посмотрите на комнату. Что тут реального? Это просто такой прием. Обман разума. Призрачный огонь, который должен прожечь все и добраться до правды. Чтобы… Как вы там говорили? Опустошить голову и устранить все барьеры и иллюзии. Страх, уважаемый, делает разум проще.

– Нет, – отрезал Эйзенхорн и глубоко вздохнул. Казалось, что даже то ничтожное количество света, что попадало в комнату, исчезло и в помещении стало еще темнее. – Это все Терзание. Антиген делает свое дело. Это галлюцинации. Сарк разработал модификатор, чтобы подготовить разум. Чтобы искоренить волю. Чтобы промыть…

– Нет, – мягко перебил его Им. – Оно работает не так. Оно не заставляет вас мыслить иначе. Оно заставляет вас думать правильно. Оно сжигает всю психологическую броню, рационализаторство и оправдания, которые человек накопил за свою жизнь, и показывает истину, которая все это время скрывалась внутри. Как и страх, оно упрощает разум.

Эйзенхорн опустил лицо на ладони, опершись локтями на край стола, и сконцентрировался на дыхании, чтобы унять боль.

– Я так устал от людей, которые утверждают, что я пересек какую-то черту, – тихо произнес он. – Это неправда, и эта… эта иллюзия не убедит меня в обратном. Вы – просто старое воспоминание, которое антиген Терзания использует как марионетку, чтобы я оболгал себя.

– Ну конечно. Вы не стали еретиком. И совершенно правильно это отрицаете. И именно эта абсолютная уверенность позволяет вам держаться против всех обвинений. Вы можете сколько угодно твердить, что не стали еретиком. Что бы там ни говорили ваши бывшие хозяева.

Эйзенхорн молча смотрел на старика.

– Настоящая правда, ради которой мы встретились в этой комнате, куда проще, – улыбнулся тот. – Вы созн'aетесь мне?

– Я не понимаю, что…

– Тогда я сам все скажу, – заявил Им. – Варп всегда был внутри вас. С самого начала. Он взывал, а вы следовали за ним. Вы носите униформу инквизитора, чтобы приблизиться к нему, и убиваете всех, кто смеет соревноваться с вами за его внимание. Вы не стали еретиком, когда Инквизиция объявила вас таковым. Вы не превратились в еретика за годы, проведенные во мраке. Вы всегда им были.