Маисовый колос
Шрифт:
— Кто же именно делает тебе эти намеки? — спросил диктатор, лицо которого вдруг сильно омрачилось.
— Ах, Боже мой, да все! — ответила донна Мануэла, уже начиная успокаиваться, благодаря своему прекрасному, незлобивому характеру. — Положительно все, бывающие у нас, стараются напугать меня таинственными сообщениями о заговорах, устраиваемых во многих местах, и об окружающих вас всюду опасностях.
— Какого же рода, по их мнению, эти опасности?
— Ну, этого никто не решается высказывать прямо; все только дают понять — довольно, впрочем,
— Почему же ты думаешь, что не искренне?
— Почему? Неужели вы воображаете, что Гарригос, Торрес, Арана, Грасиа и прочие сеньоры, являющиеся сюда только ради собственных интересов, способны рискнуть своей жизнью для кого бы то ни было? Если уж они боятся, то только за себя, а никак не за нас с вами.
— Может быть, ты и нрава, — спокойно проговорил Розас, комкая в руках лежавшую перед ним салфетку. — Но если унитарии не убьют сейчас, то им никогда не убить меня... Однако мы отошли от сути. Я не хочу, чтобы ты сердилась на его преподобие, и требую твоего примирения с ним... Отец Вигуа, — обратился он к мулату, облизывавшему блюдо, на котором лежала утка, — поцелуйте мою дочь два раза, чтобы она перестала сердиться.
— Нет, татита! — с ужасом вскричала молодая девушка, вскакивая со своего места ипятясь от противного идиота, который готовился исполнить приказание ее отца, хотя вовсе не был расположен к этому, не находя для себя ничего привлекательного в этой «костлявой злючке», как он мысленно называл дочь Розаса.
— Обнимите ее, ваше преподобие! — раздался резкий голос Розаса.
— Поцелуйте меня, — сказал мулат, приближаясь к донне Мануэле.
— Ни за что! — ответила та, еще дальше отступая назад.
— Не церемоньтесь, ваше преподобие! — подуськивал Розас. — Поймайте ее и поцелуйте!
— Я говорю вам — нет! — кричала бедная девушка, отбегая на противоположную сторону комнаты.
Мулат бросился за ней. Началась настоящая травля. Розас хохотал, как сумасшедший, и стыдил мулата за неповоротливость.
Вдруг посреди шума, беготни, смеха и восклицаний послышался топот многочисленных лошадей, подъезжавших к дому.
По знаку Розаса, донна Мануэла и мулат замерли на месте. Молодая девушка благодарила Бога за случай, избавлявший ее хоть на этот раз от безобразной прихоти отца.
Глава VIII
КОМЕНДАНТ КУИТИНО
Кавалькада остановилась у подъезда дома Розаса.
Диктатор сделал дочери знак узнать, кто прибыл.
Молодая девушка поспешно вышла из столовой. На ходу она встряхнула своей маленькой головкой, как бы желая отогнать мучительное воспоминание о том, что сейчас происходило, чтобы всецело отдаться заботе о безопасности отца.
— Кто подъехал, Корвалан? — спросила она, встретив
— Комендант Куитино, сеньорита, — ответил старик.
Донна Мануэла возвратилась вместе с ним в столовую.
— Приехал комендант Куитино, ваше превосходительство!— доложил Корвалан, переступая порог столовой.
— С кем он? — спросил Розас.
— С конвоем.
— Я не о том спрашиваю. Разве вы думаете, что я глухой и не слыхал стука копыт нескольких лошадей?
— Кроме конвоя, с ним никого нет.
— Хорошо. Пусть он войдет.
Розас поудобнее расположился в своем кресле. Донна Мануэла опустилась рядом с ним на свое место, повернувшись спиной к той двери, из которой вышел адъютант.
Отец Вигуа тяжело шлепнулся на стул в конце стола. Служанка, по приказанию Розаса, принесла новую бутылку вина и сейчас же удалилась.
Вскоре в соседних комнатах зазвенели шпоры, и через минуту в столовую вошел Куитино, этот страшный человек, игравший такую видную роль в федерации. Он держал в руке шляпу, обернутую красным крепом в знак официального траура, установленного губернатором по случаю смерти своей жены. Синее суконное пончо закрывало почти всю фигуру коменданта. Волосы в беспорядке падали на его круглое, мясистое, загорелое лицо, носившее резкий отпечаток всех дурных страстей, гнездившихся в черной душе этого человека.
— Здравствуйте, дружище! — по возможности мягко проговорил вошедшему Розас, окинув его быстрым взглядом с головы до ног.
— Позволяю себе пожелать вашему превосходительству доброй ночи, — хриплым голосом произнес комендант.
— Идите, идите сюда... Мануэла, подай коменданту стул, а вы, Корвалан, можете уходить.
Донна Мануэла поставила стул таким образом, чтобы Куитино сел между ней и ее отцом.
— Не желаете ли промочить горло, комендант? — продолжал Розас.
— Очень благодарен, ваше превосходительство.
— Мануэла, налей ему вина, — приказал диктатор.
Пока молодая девушка протягивала руку за бутылкой, Куитино освободил свою правую руку из-под пончо и схватил стакан, который стал держать перед донной Мануэлой, чтобы ей удобнее было наливать. Донна Мануэла, взглянув на руку Куитино, так задрожала, что пролила часть вина на скатерть.
Весь рукав и сама рука коменданта были покрыты кровью. Лицо же Розаса просияло радостью, когда он заметил кровь; но в следующее мгновение оно приняло свое обычное равнодушно-мрачное выражение.
Наполнив стакан, донна Мануэла, бледная как смерть, инстинктивно откинулась назад.
— За здравие вашего превосходительства и донны Мануэлы! — провозгласил комендант, низко наклонив голову, и залпом осушил стакан, между тем как монах с широко вытаращенными глазами делал молодой девушке знаки, чтобы она взглянула на руку своего соседа, думая, что та не заметила крови.
— Ну, что вы сделали? — спросил Розас будто вскользь, глядя прямо перед собой на стол.
— Исполнил приказание вашего превосходительства.