Маисовый колос
Шрифт:
Глухой стук толстого черепа мулата привлек внимание Розаса и моментально дал другое направление его настроению, которое у него вообще беспрестанно менялось от самых иногда пустячных причин.
Поглядев несколько времени в сторону мулата, причем по его тонким, сжатым губам скользнула едва заметная улыбка, диктатор совершенно спокойным голосом проговорил:
— Я спрашивал вас, комендант, не потому, чтобы я желал, что один из унитариев избежал смерти, как вы, может быть, думаете, а потому, что, наверное, как раз у него-то и были
— О, если бы он мне только попался! — проскрежетал зубами Куитино, сжимая кулаки.
— Да, если бы он попался! — с легкой иронией заметил диктатор. — Не беспокойтесь, мой друг, он вам более не попадется, раз вы упустили его. Унитариев не так легко ловить, как кажется с первого взгляда... Я уверен, что этого молодчика вы никогда не поймаете.
— Поймаю, ваше превосходительство, хотя бы мне ради этого пришлось пробраться в самый ад!..
— Сомневаюсь.
— Клянусь вашему превосходительству, что...
— Действительно, следовало бы найти его, так как бумаги, имевшиеся у него, раз их не нашлось у его спутников, должны быть важны для ме... для вас, моих друзей, и всех федералов.
— Будьте покойны, ваше превосходительство, этот изменник ушел от меня не надолго.
— Мануэла, позови Корвалана, — вдруг распорядился Розас.
— Кордова должен знать имя беглеца, ваше превосходительство, и если вашему превосходительству угодно-...—начал было Куитино, но диктатор перебил его:
— Это дело ваше. Если вам нужно знать имя этого негодяя, то узнавайте у кого хотите... Кстати, не нужно ли вам чего?
— Благодарю, ваше превосходительство, в настоящее время я ни в чем не нуждаюсь. Я вполне доволен вашей милостью, служу вашему превосходительству верой и правдой и всегда готов буду служить до последней капли крови. Если это понадобится для вашего превосходительства, то я охотно дам изрубить себя в куски. Мы отлично понимаем, как много ваше превосходительство делает для нас, защищая от унитариев и...
— Вот, Куитино, снесите этот небольшой подарок вашему семейству, — милостиво проговорил Розас, не давши ему кончить.
С этими словами он вынул из кармана сверток банковских билетов и протянул его коменданту, поднявшемуся со своего места.
— Благодарю, ваше превосходительство от имени моего семейства, — с глубоким поклоном сказал Куитино, принимая деньги — плату за ту кровь, в которой были обагрены его руки.
— Продолжайте служить федерации, мой друг, и награда не заставит себя ждать, — тем же милостивым тоном проговорил Розас.
— Буду служить ей всеми силами, потому что ее представители — ваше превосходительство и донна Мануэла...
— Хорошо, хорошо!.. Поезжайте же к Кордове... если хотите... Стаканчик вина на дорожку. А?
— Очень благодарен вашему превосходительству; больше не могу.
— Ну, так с Богом! — и диктатор протянул руку коменданту.
— Прошу извинения у вашего превосходительства: моя рука запачкана, —
— Ничего, мой друг: кровь унитариев не может запачкать.
Схватив окровавленную руку своего помощника, Розас с видимым наслаждением продержал ее несколько секунд в своей.
— О, какое счастье было бы умереть за ваше превосходительство! — с искусственным энтузиазмом воскликнул Куитино.
— Ну, ну, с Богом, мой друг!
Когда комендант выходил из комнаты, диктатор провожал его с видимым удовольствием. Куитино был для него живой гильотиной, приводимой в действие лишь его волей и без малейшего рассуждения скашивавшей все, что было лучшего и благороднейшего в стране. Но Розас хорошо понимал и то, что, найдись воля сильнее его и овладей она этой страшной машиной, последняя не задумается перерезать горло и ему самому. Сознание этого заставляло его часто чуть не заискивать у своего ужасного помощника.
Для утверждения своего владычества Розас вытащил многих из грязи и сделал их послушными орудиями своей воли, дав им известное положение и награждая по временам довольно крупными подачками.
В этот ужасный час, когда Буэнос-Айрес бился в предсмертных конвульсиях своей свободы, Розас, был желанным вождем невежественной и фанатичной толпы, хищнические инстинкты которой он поощрял, впрягая ее в то же время в свое желанное ярмо. И Куитино, низкий человек, только и способный на то, чтобы душить и резать, был как бы выражением невежественной, озверелой массы, воображавшей в своем жалком неведении, будто ей станет лучше, если будут истреблены все, действительно благородные, честные и разумные люди.
— Покойной ночи, донна Мануэла, — проговорил Куитино, встретившись с возвращавшейся к отцу молодой девушкой, за которой следовал Корвалан.
— Покойной ночи, — ответила она, машинально сторонясь этого покрытого кровью человека.
— Корвалан, — сказал Розас, когда старик подошел к нему, — ступайте, разыщите Викторику и приведите его сюда ко мне.
— Викторика только что сам приехал, ваше превосходительство, и сидит в бюро. Он спрашивал у меня, не соблаговолит ли сеньор губернатор уделить ему минуту своего драгоценного времени.
— Ага! Пусть войдет.
— Сейчас я позову его.
— Постойте...
— Что прикажете?
— Возьмите лошадь и отправьтесь к английскому посланнику. Вызовите его и лично скажите ему, что мне необходимо видеть его немедленно.
— А если он уже спит?
— Встанет, эка важность!
Корвалан поклонился и поспешно удалился, подвязывая на ходу свой рваный шарф, который съехал на живот, так что шпажонка волочилась по полу.
— Что это ваше преподобие так изволит бояться нашего друга Куитино? — обратился Розас к мулату. — Потрудитесь опять пожаловать к столу и сесть на свое место, а то вы прилипли к стене точно паук... Ну-с, почему вы так боитесь коменданта? А?