Маисовый колос

Эмар Густав

— Я хочу сказать, сеньор посланник, что вы обыкновенно говорите о том, чего не понимаете, в особенности, когда дело идет о моей стране.

— Иностранный посланник, действительно, не может знать всех тонкостей политики, в которой сам лично не участвует.

— Тогда ему и не следует доносить своему правительству о том, чего он не знает. Если же он желает давать верные сведения, то он должен сойтись с руководителем политики той страны, в которой находится, слушать его и поучиться у него.

—

Я, кажется, так всегда и делаю.

— Нет, не всегда.

— Это уж не по своей вине.

— Может быть!.. Ну, скажите мне, пожалуйста, знаете ли вы действительное состояние дела в настоящую минуту? Или лучше скажите мне, каким духом проникнуты депеши, которые вы посылаете к своему правительству о положении дел моего правительства?

— Каким духом?

— Ну, да... Или, говоря еще яснее, каким представляете вы в своих донесениях мое положение? Предвозвещаете вы мою победу или торжество анархии?

— О, сеньор генерал!..

— Это не ответ!

— Я знаю, но...

— Так как же?

— Относительно чего, сеньор генерал?

— Относительно того, что я говорю.

— То есть относительно настоящего положения правительства вашего превосходительства?

— Ну да.

— Мне кажется...

— Говорите откровенно.

— Мне кажется, все говорит в пользу торжества вашего превосходительства.

— Ваше мнение на чем-нибудь основано?

— Разумеется.

— На чем это именно, сеньор посол?

— На власти и могуществе вашего превосходительства.

— Гм!.. Плохое основание!

— Как плохое, сеньор генерал?

— Власть и могущество не у одного у меня в руках; их не мало и у анархистов. Разве вам это неизвестно?

— Помилуйте, сеньор...

— Имеете ли вы понятие о том, что делается у Лаваля в Энтре Риос?

— Знаю, ваше превосходительство; он лишен всякой возможности действовать после баталии Кристобаля, в которой армия конфедерации одержала полную победу.

— А между тем, генерал Эшепо теперь бездействует за недостатком лошадей.

— Это верно, но вашему превосходительству не трудно снабдить его лошадьми.

— А положение Корриентеса вам известно?

— Я думаю, Корриентес возвратится к федеральной лиге, как только окончательно будет разбит Лаваль.

— Однако пока что Корриентес тоже восстал против своего правительства. Вот вам уже две бунтующие провинции.

— Ну, две, а ведь...

— Что такое?

— Ведь конфедерация состоит из четырнадцати провинций.

— Их, нет!

— Как нет, ваше превосходительство?!

— Конечно. Разве можно считать те провинции, которые стали на сторону унитариев?

— По моему мнению, движение этих провинций ровно ничего не значит.

— Вот и выходит, что вы ровно ничего не знаете, что делается у меня, сеньор посланник!

—

Вы так изволите думать.

— Я всегда думаю только то, в чем уверен. Тукуман, Сальта, Риоха, Катамарка и Жужуй — все это провинции, имеющие очень важное значение, и их движение, которое, по вашему мнению, ровно ничего не значит, на деле очень опасно: это настоящая революция, руководимая множеством людей и поддерживаемая крупными средствами.

— Если все, что вы изволили сказать, верно, то я могу только прибавить, что это чрезвычайно грустно.

— В верности того, что я говорю, можете никогда не сомневаться... Тукуман, Сальта и Жужуй угрожают мне на севере до границы Боливии; Катамарка и Риоха — на западе до половины Кордильеров; Корриентес и Энтре Риос — с поморья, а затем еще... Угадайте, сеньор министр, что может быть еще.

— Право, не знаю...

— Нет, это-то вы знаете, только не хотите сказать, потому что не решаетесь называть при мне моих врагов. Так я сам скажу: кроме всего перечисленного мной, мне уже угрожает Ривера.

— Пустяки!

— У вас все пустяки, как я вижу. С Риверой шутки плохи, у него в Уругвае целая армия.

— Которая дальше и не пойдет.

— Может быть, но вернее всего, что пойдет... Видите, я со всех сторон окружен врагами, возбуждаемыми, поощряемыми и протежируемыми Францией.

— Да, действительно, положение серьезное, — опять медленно протянул сэр Вальтер, недоумевая, куда именно метит Розас, открывая ему все свои слабые стороны.

Насколько английский посланник знал своего умного, смелого и пронырливого собеседника, этот его маневр скрывал какую-нибудь очень важную цель, угадать которую, однако, не было никакой возможности.

— Крайне серьезное, — подчеркнул Розас с таким хладнокровием, что бедный посланник совсем растерялся, чувствуя, что сейчас наступит момент, когда он узнает, попал в ловушку или нет. — Теперь, когда вы убедились, в какой я нахожусь опасности, — продолжал Розас, — скажите мне прямо: на чем вы основываете выражаемую вами в ваших донесениях британскому правительству надежду на мою победу над унитариями?

— Опять-таки на могуществе, престиже и популярности, которыми ваше превосходительство обязаны своей славе и...

— Да? — со смехом произнес диктатор, скользнув по своему собеседнику взглядом, яснее слов говорившем: «Какой ты, однако, жалкий дурак в сравнении со мной!»

— Не понимаю, чем я подал вашему превосходительству повод смеяться надо мной, — сказал сэр Вальтер, сильно раздосадованный, что его лесть, быть может, служившая выражением его искреннего мнения о Розасе, так дурно принята.

— Всем, сеньор европейский дипломат, всем, — с язвительной иронией ответил Розас.

— Но, сеньор...