Македонский
Шрифт:
— Вот, — сказал он.
— Сундук? — я недоверчиво посмотрел на предмет в руках старика.
Аристотель энергично замотал головой.
— Если бы это был просто сундук! Внутри него то, чему Александр посвятил всю свою жизнь, эх ты! — он вздохнул и о чем-то задумался.
— Дай мне его, — сказал я.
Аристотель вручил сундук мне, а сам поспешил вернуть накладку в проем углубления. Стена приобрела прежний рельеф, на место встала картина. Стоило отдать должное изобретательности Македонского. С ходу не догадаешься о своеобразном сейфе. Впрочем, тайник на то и тайник, чтобы никто его не нашел, кроме обладателя. Я с любопытством
Невозможно идентифицировать предмет.
Вот это уже любопытно — я впервые сталкивался с тем, что систма не может провести идентификацию и не обладает запрашиваемыми данными. Возможно, ответ крылся внутри сундука. Однако, когда я попытался его открыть то обнаружил что сундук заперт.
— Где ключ? — спросил я.
— Ключ забрала Роксана, — заявил Аристотель.
Я поднялся с кровати чтобы подойти к двери и попросить своих телохранителей вызвать в покои Роксану (которую, между прочим, так и не видел), но Аристотель перегородил мне путь.
— Что ты задумал?! — взвизгнул старик.
— Я хочу получить ключ!
— Не вздумай! Прошу тебя! — старик сложил руки лодочкой у груди.
— Это почему же? — удивился я.
— Ты не представляешь, что будет если о сундуке узнают те, кому об этом не стоит знать, — дрожащим голосом сообщил Аристотель. — Настанет время и Роксана принесет тебе ключ. Сама.
— Мне достаточно того, что о нем ничего не знаю я! Поэтому как-то пофиг. Пусть несет сейчас.
Я двинулся к дверям, оставив Аристотеля за своей спиной, что стало непростительной ошибкой. Грек бросился к лежащему на подносе на тумбочке разделочному ножу, схватил его и с невероятной для своего возраста прытью, догнал меня. Нож в руках Аристотеля коснулся моей шеи. Ничего не оставалось, как поднять руки и остановиться. Старик, тяжело дыша заговорил.
— Попытаешься позвать на помощь, убью, чего я крайне не хочу делать. Выслушай, прошу, не заставляй идти на крайние меры.
— Убери нож… — прошипел я, малость прифигев от старческой наглости.
— Тогда поклянись, что станешь слушать! Ты должен быть готов прежде, чем откроешь сундук!
— Убери нож, яж тебе дураку яйца оторву…
— Ты должен понять, что рискуешь обречь нашу страну на погибель, — перебил Аристотель. — Сначала индийский поход, теперь флот, Аравия, все это сделано не так просто! Великий Александр преследовал одну единственную цель… — он запнулся. — Прошу, я поверил тебе, поверь и ты мне хоть раз. Я ведь мог еще днем сказать полководцам, что ты не тот, за кого себя выдаешь! Им только нужен повод, чтобы избавиться от тебя! Сейчас ты был бы мертв, но я не сделал этого. Почему? Все потому, что услышал твои слова тогда, о том оружии, о том, что искомое Александром чистая правда. Ты сумел закрепить мою веру, сделать ее непоколебимой и окончательной, так и поверь ты мне сейчас…
Я не дал ему договорить и сжал пятерней яички Аристотеля, превращая их в смятку.
— У-у-у! — старик выронил нож.
Старик замер у стены, скрючившись и держась за промежность, растирая прищимленные яйца.
— Я ведь тебя предупреждал — убери нож, — сказал я. — Или недостаточно популярно объяснил?
— Ты должен выслушать меня, Александр, — зашипел Аристотель. — Если бы ты знал, что лежит в ящике, ничего бы этого не случилось… Ты бы не боялся всех этих так называемых «врагов». Тебе не было бы дела не до чего, кроме себя и собственных стенаний.
— Что там? — грубо прервал я.
— Вечная жизнь, — выпалил старик на одном дыхании.
— Что ты несешь, — я вернулся к кровати и буквально рухнул на нее, захватив нож с собой, чтобы старику было неповадно тянуться к его рукояти.
— Это не бессмертие, да и не существует бессмертия, видят боги! Но здесь, — он кивнул на сундучок. — Здесь лежит то, что могло обессмертить Македонского в глазах не только нас, современников, но и потомков на многие века вперед! Здесь карта, на которой прочерчен путь к безграничному знанию, — Аристотель перешел на едва различимый шепот.
А вот этот разговор мне начал нравиться куда больше. Что там? Пасхалочка с указанием на редкий артефакт? Уникальное задание, которое я смогу получить?
— Давай подробнее, — попросил я.
— Когда Македонский путешествовал в необъятной Индии, он натолкнулся на один очень любопытный источник… — старик выдержал паузу. — Так вот там Александр вычитал одну сцену, произошедшую почти четыре тысячи лет назад. Четыре тысячи лет назад!
Старик снова уставился на меня так, будто полагал, что я должен об этом знать.
— И? — поторопил я.
— Если позволишь, приведу вольную цитату из этого источника? Думаю, тогда ты все поймешь сам, — Аристотель кашлянул, чтобы смягчить горло.
Начинать он не торопился, припоминал текст. Память у этого человека была феноменальной и очень скоро он заговорил.
— Раскаленная колонна дыма и пламени, яркая как тысяча солнц, поднялась во всем своем великолепии. Это был железный удар молнии, гигантский посланец смерти, превративший в пепел целую расу Вришни и Андхаков… тела были так сожжены, что стали неузнаваемыми; волосы и ногти выпадали, посуда разбивалась без видимой причины, и птицы становились белыми… после нескольких часов все продукты стали ядом… чтобы спастись от этого огня солдаты бросались в потоки, чтобы отмыть себя и свое вооружение…
Чем больше говорил Аристотель, тем больше я приходил в изумление от услышанного. Старик говорил о ядерной бомбе, в этом нет никаких сомнений. Система тотчас дала подсказку:
Махабхарата, древняя индийская книга.
В тексте упоминается абсолютное оружие брахмастра.
— Ничего не напоминает? — глаза старика сузились.
— Вот эта брахмастра, это ядерное оружие, — предположил я, хотя сам не поверил своим словам.
— Об этом ты уверял меня? — строго спросил Аристотель.
Я только молча кивнул. Задумался, внимательно всмотрелся в разрезанное морщинами лицо старика и расплылся в улыбке.
— Екушки-воробушки, дед, а ты говорил, что прокачки у тебя нет, брехал ведь.
— Знаю, в это трудно поверить, но абсолютное оружие, о котором я говорю… — старик натужно подбирал слова. — Оно не является оружием в прямом смысле этого слова. Это не меч или стрела. Его нельзя ощутить, потрогать, но им можно обладать.