Макей и его хлопцы
Шрифт:
Комиссар проснулся и посмотрел на Макея своими большими смеющимися глазами.
— Ты чего, комиссар? Всё смеёшься?
— А ты всё думаешь?
— Я вот думаю, не разгромить ли нам волость Журавель? А?
— Толково! — одобрил Хачтарян. — Представь сэбэ, Макэй, ведь и я аб этом падумад вчера.
— Значит, решено?
— Надо ещё падумать, кацо.
Подумать, действительно, надо было. При удаче в. народе заговорят о партизанах. Народ воспрянет духом: значит, скажут, есть люди, которые не сложили оружие перед
И всё же соблазн был настолько велик, что Макей и Хачтарян решили сегодня же ночью разгромить Журавель. И это удалось осуществить с помощью орловских партизан из отряда Вощилы. Помещение волости было сожжено, в огне погибли и все документы, налоговые квитанции, списки граждан. Бургомистра убили.
Вскоре после этого макеевцы разгромили большой немецкий гарнизон, стоявший в Никоновичах. Это был, пожалуй, один из самых тяжёлых боёв после Развад. Освобождённые жители Никоновичей сказали Макею и Хачтаряну про станцию Прибор, где за колючей проволокой томятся советские люди.
— Сколько? — с какой-то болезненной поспешностью спросил Макей.
— Да, чай, человек сто али двести, а может, около того, — говорил старик, всё время тыча оземь клюкой и сердито поглядывая на Макея. — Поможете? А? Поможете? — грозно вопрошал он.
— Поможем, деду! — сказал Макей и ласково обнял старика.
К вечеру подул южный ветер, небо заволокло тучами. Как и ожидали, ночью разыгралась буря, полил дождь. Косые струи дождя то и дело озарялись молнией. Воздух сотрясали раскаты грома. Партизаны, ведомые стариком, требовавшим от Макея помощи, шли, увязая в грязи, измокшие, усталые.
Пять человек, во главе с политруком Бураком, отделились от общей колонны и пошли к железнодорожному мосту. Взрыв этого моста входил в план боевой операции. Где-то недалеко на путях стоит бронепоезд, готовый в любую минуту подать помощь станции Прибор. Необходимо было отрезать ему путь. Взрыв моста должен был служить Макею сигналом для начала штурма станции Прибор.
Среди диверсантов из группы Бурака оказался и Гарпун. Кто его назначил и зачем, Бурак не стал разбираться. Знал он политику Макея испытывать людей огоньком. Значит, и этого толстого, коротконогого человека дали ему на испытание.
Долго ползли они по открытому полю. Только тёмная дождливая ночь укрывала их от взора врага, зорко наблюдавшего за мостом через смотровые щели бункера. Часто сверкала ломаная стремительная молния, освещая ажурные конструкции железнодорожного моста в виде двух полудужий. Партизаны в это время инстинктивно прижимались к грязной жирной земле, прекращая движение.
В такие минуты особенно не по себе было Гарпуну. Каждый мускул его тела вздрагивал, трепетал, а зубы стучали и от страха, и от холодных струек воды, стекавших с фуражки за шиворот рубахи. Мысли его путались и он клял немцев и Гитлера,
— Гарпун, Гулеев, Догмарёв, — тихо сказал Бурак, — вперёд!
При этих словах Гарпун вздрогнул, холодный пот выступил у него на широком лбу. Кто-то сунул ему в руки снаряд — мокрый, холодный. Ползти стало сразу тяжело, неудобно. По небольшому ящику с толом несли Догмарев и Гулеев.
— У кого шнур? — спросил Бурак, имея в виду бикфордов шнур.
Гулеев сказал, что шнур у него.
— Мы с Ивановым поддерживаем вас огнём. Весь огонь противника, в случае чего, примем на себя.
Эти благородные слова Бурака не только не успокоили Гарпуна, но, напротив, окончательно потрясли его. «Значит, — думал он, — будет и огонь. Не выпустят они нас».
Круглый длинный снаряд был тяжел, ползти с ним неудобно, и Гарпун начал отставать. Вся одежда, руки и даже лицо его были вымазаны липкой грязью. Догмарёв уже взбирался на высокую и крутую железнодорожную насыпь. За ним полз Гулеев.
— Гарпун, чёрт, быстрее! — шипел Гулеев.
Гарпун не подавал голоса. Говорить-то, собственно, и нельзя было. На мосту раздавались мерные шаги часового.
— На, держи, — сказал шёпотом Гулеев и сунул Догмареву запал и шнур. — Я мигом приволоку сюда этого оползня.
И точно: через минуту Гулеев нёс на плече снаряд, а за ним на четвереньках полз Гарпун. Часовой заметил, видимо, что к мосту кто-то подбирается, и бросил вверх осветительную ракету. Но в это самое время по нему ударили Бурак и Иванов, так что тот, не успев ничего рассмотреть, кубарем скатился под откос. Из бункера брызнула огненная струя пулемётной очереди, но пули летели мимо цели. Ясно, охрана моста стреляла вслепую, от страха. Ракету могли увидеть с бронепоезда, поэтому необходимо было действовать быстрее.
Гулеев кошкой вскочил на парапет моста, через который светящимся потоком неслись, свистя, вражеские пули, и начал привязывать толовые пакеты. Он действовал быстро, ловко, не обращая внимания на опасность. Гарпун, напротив, с каждым выстрелом со стороны немцев терял сгТособность даже координировать движения. Голова у него кружилась, ноги и руки дрожали. Наконец, рядом с толом был привязан и снаряд. По законам детонации он должен взорваться, как только взорвётся тол.
— Готово! — крикнул Гулеев. — Беги!
Он чиркнул зажигалку, поднёс огонь к бикфордову шнуру и, как только тот загорелся, прыгнул на насыпь и быстро сбежал вниз. Пуля свистнула над ухом. Он пригнулся и вдруг какая-то страшная сила толкнула его в спину. Он упал, уткнувшись руками в грязь. Это был удар взрывной волны. Гулеев посмотрел назад: скрюченные конструкции железнодорожного моста, вырисовываясь на посветлевшем фоне неба, повисли над обрывом, где, журча, бежал ручей.
— Добро, хлопчата! Верно дело сделано! Хо–хо–хо! — смеялся Гулеев.