Maktub. Ядовитый любовник
Шрифт:
— Ничего более идиотского придумать не мог, Престон? — шипит она, поняв, что я собираюсь сделать. Двинув крепление под потолком, я опускаю металлический прут со свисающими по центру кожаными наручами. — Связать и поставить на колени? Ты и правда больной. Как я вообще могла во все это вляпаться?
Игнорирую плюющуюся ядом и извивающуюся всем телом кобру, я фиксирую ее над головой и не туго затягиваю ремнями.
— Это просто смешно, Джейдан, — нервно смеется Рика, подтверждая сказанную фразу. — Ильдар убьет тебя за такой портрет, и на этих же ремнях повесит твой яйца. Ради этого момента я даже попытаюсь взять в руки кисточку и
— Посвященный моим яйцам? — обойдя ее стороной, я проделываю с лодыжками девушки то же самое что и с запястьями, но просто закрепляя их кожаными ремнями, без верхней фиксации. К сложным позициям Эрика не готова. У нее спортивное тело, и уверен, с равновесием проблем не будет, но я не хочу рисковать. — Мне льстит, что ты находишь их достойными увековечивания на холсте твоей первой картины.
— Оторванными они будут смотреться еще лучше, — зловеще улыбается Эрика. Неисправимая мечтательница. Как ни печально, но разговоры об оторванных яйцах приводят совершенно к обратному эффекту.
— Отличнее всего они будут смотреться у тебя во рту, Рика. И так и будет, если ты не заткнёшься, — уверенно обещаю я, глядя на ее круглую упругую задницу. С шумным вздохом отрываю взгляд, отступая назад, и оставляя девушку в зафиксированной позе, возвращаюсь к холсту.
Берусь за карандаш, переводя дыхания и пытаясь сосредоточиться на холсте. Подняв взгляд на Рику спустя пару минут борьбы со своими инстинктами и потребностями, замечаю на ее лице нескрываемое потрясение.
— И это все? Ты просто будешь рисовать?
Я морщусь, услышав не самое правильное слово, которое она так любит упоминать при разговоре о моем роде деятельности.
— Сделаю набросок. Ты ожидала чего-то другого? — легкими штрихами расставляя на холсте основные акценты, спрашиваю я, глядя на девушку бесстрастным взглядом художника. Разумеется, у моего члена глаз нет, и живет он по своим законам, доставляя мне немало хлопот, особенно когда Рика начинает ерзать, вращая своей сочной попкой и позвякивая цепочками на сосках.
— Это долго? — спрашивает она чрез пару минут, дёрнув запястьями.
— Если ты расслабишься, отбросишь дурацкие комплексы и табу, то не больше пятнадцати минут. А если продолжишь дергаться и закрываться, то всю ночь.
— У меня затекут руки. Уже затекли, — возмущается Рика.
— У тебя сильные мышцы, Рика. Ты лукавишь. Помолчи. Успокойся. Ты видела парящих обнаженных натурщиц на моих полотнах? Как, думаешь, они создавались? Разве девушки выглядят зажатыми? Напуганными? Или испытывающими дискомфорт? Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать, Рика? Прояви воображение. Ты вовсе не Роуз Доусон, а ремни не означают рабство и унижение. Ошейник из кожи может оказаться драгоценным ожерельем, если осмотреть на него под другим углом. Кем ты себя чувствуешь? Лара Крафт, миссис Смит? Женщина-кошка?
— Ни одна из них, — яростно шипит Рика. — Ты ни черта не понимаешь. Связанные руки и коленопреклонённая поза, это всегда рабство и унижение.
В ее голосе звучит что-то новое, уязвимое, и, отложив карандаш, я поднимаю голову, испытывающе глядя в застывшие непроницаемые глаза. Как бы она не противилась, я максимально близко сейчас.
— Ты чувствуешь себя униженной рабыней, Эрика?
— Нет, я сыграю реквием по твоим яйцам. После того, как Ильдар их отрежет…
— Поверь, я знаю вкусы твоего друга лучше, чем ты, — обрываю я, прежде чем она скажет очередную глупость. —
Раздражённо фыркнув, Рика все-таки разворачивается, зазвенев цепочками, как восточная танцовщица. И это именно то, что я создаю сейчас. Так же как красота может казаться уродливой отраженная сквозь призму моего острого зрения и своеобразного видения, так и ремни из кожи и дешёвые металлические звенья на холсте примут совершенно иное значение.
Увлекшись эскизом, я ненадолго выпадаю из времени. Так всегда происходит, когда линии и штрихи ложатся правильно. Время эмоций еще не пришло и сейчас самая легкая часть работы. Эрика Доусон, осознав, что никто не собирается ее мучить, пытать, вешать зажимы на соски и шлепать флогером, неожиданно замолкает. Ее черты расслабляются, словно она глубоко ныряет в свои мысли, блуждая взглядом по расставленным и развешенным по студии картинам, и портретам. Я не привык смотреть на лица во время создания эскиза. На данном этапе меня интересует другое, но соблазн оказался сильнее, чем когда-либо.
Это первый за мою практику, когда пальцы дрожат от одного только взгляда на натурщицу. Не спорящая, спокойная, растерявшая весь свой пафос и надменность, но по-прежнему полная грации и достоинства Эрика Доусон выглядит совершенно иначе. Скованная телом, она освободила разум, ненадолго отпуская груз ответственности, неуемные амбиции и грандиозные планы по покорению мира. Конечно, этот вариант медитации подойдёт далеко не каждой, и, освобождая одну, вторую вид кожаных наручей может напугать до потери сознания. Рика не притворяется стальной стервой. У нее действительно железный характер и крепкие нервы, иначе она сейчас рыдала бы, умоляя отпустить ее, а не рассматривала картины, ожидая окончания сеанса.
— Ты уже минут десять просто смотришь, Престон, — нарушая напряженное молчание, произносит Рика ровным спокойным голосом, повернув голову и встретив мой взгляд. — Снова находишь мое лицо необыкновенным?
— Да, — киваю я. — Но ты по-прежнему закрыта, Рика.
— Значит, твоя хвалёная техника дает сбой… иногда. Я предупреждала, что не по зубам тебе, — насмешливо улыбается она с ноткой печали, даже разочарования. Я чувствую физически и ментально, как стена, воздвигаемая Эрикой прямо сейчас поднимается все выше и выше. Что за черт? Опустив взгляд, я замечаю, что ее тело снова напряжено и дело не в неудобной позе. Шоковая терапия, вот в чем она нуждается. Эмоциональная встряска, взрыв.
— Я думаю, пришло время ознакомиться с моей кистью, Рика, — она смеется, опрокинув голову, явно не воспринимая мою угрозу всерьёз. — Столько разговоров и никаких действий. Не хочу, чтобы ты ушла от меня неудовлетворённой и разочарованной моей… техникой.
Открыв один из выдвижных ящичков, я достаю набор абсолютно новых кистей и останавливаю выбор на круглой тонкой кисти с длинной деревянной ручкой и мягким беличьим ворсом. Провожу по тыльной стороне ладони, на всякий случай, проверяя жестокость. Эрика не сводит с меня напряжённого взгляда, пока я приближаюсь к ней, вызывающая улыбка гаснет, когда она замечает инструмент, над которым так долго насмехалась. Останавливаюсь максимально близко, но в то же время недостаточно для соприкосновения наших тел, и протягиваю руку за ее сумочкой и бесцеремонно открываю ее.