Малахит
Шрифт:
— Революций вы еще не знали, значит, народ непуганый, — рассуждал Юрий Палыч, развалившись в кресле с бокалом коньяка. — Живете неплохо, но не идеально — тоже хорошо.
Под руководством своего старшего товарища Алмазник начал потихоньку действовать. Подкидывал самым болтливым торговцам нужные мыслишки — о том, как плохо живет народ здесь, и как хорошо — в Златограде, о том, что двор тратит больше, чем следовало бы, и что король практически ничем не руководит, а дела, будто бы, идут сами собой. Как ни удивительно было Алмазнику, эта невинная и, в общем-то, недалекая от правды ложь хорошо приживалась, расцветала историями и удобрялась человеческими эмоциями, которые было все равно на что изливать.
Алмазник вошел во вкус, обнаглел и стал влиять на двор напрямую: через самых отчаянных своих должников, но из тени выходить не спешил.
Впрочем, и брат его тоже не спешил бросаться в драку, даже если и чувствовал, что Алмазник шуршит за его спиной, будто крыса в мельничном углу. Он начинал входить в ленивый возраст, почувствовал, что старость не за горами и более всего был озабочен отсутствием наследника. Реальная власть сосредоточилась в руках Алмазника. Теперь, оставаясь сорокалетним невзирая на текущее время, он должен был только дождаться, когда стремительно стареющий Смарагд сойдет в могилу.
Но старичок отколол-таки номер. Первая его жена была бесплодна. Прямых наследников трона уже и не чаяли увидеть, как вдруг в одночасье развязался узел: Смарагд овдовел и уже через месяц объявил о скорой свадьбе. Бледная, почти прозрачная, двадцатилетняя и застенчивая Асбест взошла на трон и королевское ложе. Через девять месяцев она родила Смарагду Опала, а еще через семнадцать лет — Нефрита. Родами и умерла, несмотря на искусство лучшей в королевстве повивальной бабки.
Громкие вопли малолетнего принца подействовали на дворец, будто омолаживающая сыворотка. Взбодрился старичок-отец, ради будущего долгожданных сыновей даже рискнул разобраться с делами, и во многом это ему удалось. Дворяне осмелели тоже, стали в общении с Алмазником высокомерны, долгов не отдавали и в новые залезали нехотя. Цены на товары стремительно снижались, каменный ручеек иссякал. Ох, как занервничал Берковский. Он требовал решительных действий. Все, на что решился Алмазник — послал своих головорезов грабить ювелиров, которые все реже доверяли свои изделия торговцам и все чаще ездили продавать их сами.
Пытаясь противостоять брату, Алмазник начал сколачивать себе небольшие военизированные отряды. Недолго думая, назвал их милицией. Брали туда неудачливых торговцев, либо совсем уж бедных дворян. Смарагду преподнесли это сначала как попытку защитится от разбойников (которых никогда в стране не было), потом как нечто вроде пограничных войск (но границам тоже вроде никто не угрожал). И вот когда Берковский уже начал рассуждать о том, что с милицией они поторопились, Алмазник сам нашел выход.
Толчком послужила свадьба, о которой говорили все пограничные государства — смешанная свадьба. Надменный и своевольный граф Обсидиан, богатый, родовитый, первый жених королевства и при том страшный чудак, женился на своей прислуге — худенькой и невзрачной девушке по имени Вишня. Вся страна затаив дыхание ждала рождения первенца: унаследует ли он тягу к камням от отца, или станет разговаривать с деревьями, как мать? А может быть, он станет никем: ни тем, ни другим?
Родился мальчик, и опытные старики из окружения графа сразу поставили на нем клеймо выродка. Обсидиан выгнал их всех и стал в уединении растить своего умного и подвижного ребенка. В остальном он вел себя так, как и положено отпрыску древнего и непрерывного рода: появлялся там, где считал нужным, в мелочах исполнял королевский протокол и был готов проткнуть каждого, кто хоть как-то намекнет на уродство его сына. Обсидиан вызывал невольное восхищение и, сам того не желая, ввел смешанные браки в моду.
И вот, наторговавшись вдоволь в Кузнецово и несколько выпив, Алмазник удачно сымпровизировал. Все крестьяне, сидевшие в трактире, делали вид, что не смотрят и не слышат, но — он знал — ловили каждое его слово.
Развалившись на удобном резном стуле и поигрывая камешком на кожаном шнурке, Алмазник сказал:
— Слово для нас придумали, конечно, громкое. Выродки вы, мол. То есть род на нас закончится. Но теперь, слава прародителям, я вижу, что не на нас закончится род, — голос его по-актерски дрогнул. После паузы он продолжил, мерзко и пьяненько подхихикивая, — вы сами убиваете себя. Потомство и у вас теперь с гнильцой. Что, что могут ваши детки, ваши метисы, ваши выблядки?! Кто через сто лет сможет построить дом? А выковать меч? Идиоты…
Алмазник встал и, опираясь на посох, вышел из трактира.
Через неделю начались народные волнения.
Под жестким нажимом брата с одной стороны и разгневанных крестьян — с другой Смарагд был вынужден издать указ о категорическом запрете смешанных браков.
Берковский был уверен в необходимости силового вмешательства. Революция, путч, переворот — все равно что, но что-то делать было надо. Крон-принц уже был близок к совершеннолетию. Алмазник мялся и чего-то ждал. Даже во сне Берковский не переставал думать, как бы попасть в Камни самому. Придумать не удавалось, и тогда он усилил давление на Алмазника, тот — делать нечего — нашел исполнителя убийства и пугнул принцев.
Несколько лет спустя Алмазник заставил Ломню узаконить милицию и высылать тех, кто ослушался указа, из деревень на болота. Так появились Выселки.
Глава 10 Конь и пес
Алмазник шел к Берковскому в отличном настроении. С некоторого времени у Берковского появилась дурная привычка: он все время цеплялся к Алмазнику и унижал его, но на этот раз Алмазник был уверен, что докажет свою состоятельность.
— Ну, что принес? — Берковский встретил Алмазника с показным равнодушием. — Опять мелочь и дешевка?
— Нет, у меня сегодня есть кое-что получше, чем камни.
— Да? Ну и что же?
Алмазник сунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда КПК.
На экране была карта города. Пролетарка — отметил Берковский. Около волжского моста мигала зеленая точка.
— И кто это?
— Это собака. Любимый пес Нефрита.
— Не понял.
Алмазнику нравилось ощущать превосходство над Берковским — это так редко случалось. Медленно, растягивая слова, упиваясь триумфом, он начал объяснять:
— Я тут пару дней назад — случайно — поймал собаку. Оказалось, этот пес принадлежит Нефриту. Я хотел его просто прибить, а потом подумал — вот он, наш шанс найти вход в Камни.
— Это уже интересно, — Берковский подался вперед.
— Собака не простая, то есть не такая, как ваши собаки. У нас такие на вес золота. В буквальном смысле. Насколько я слышал, за этого пса отдали три бриллианта по шестьсот карат.
— И в чем же его особенность?
— У нас есть остров Кинесс, где разводят особых собак и особых лошадей. Все крестьяне, рожденные разговаривать с собаками или лошадьми, уезжают туда и учатся делать потрясающие вещи! Кинессийцы воспитывают щенков так, что они чуют не только запахи, они могут учуять мысли. Кинессийский пес найдет хозяина всюду, вернется к нему из любого места, даже незнакомого. Это уже проверено: бывало не раз. Эти собаки — потрясающие бойцы и охранники. Им можно давать задания, выстраивая объекты по ценности: это охранять ценой жизни, это можно бросить в случае угрозы… это вообще не слишком важно — гавкни для порядка и отойди… Я купил себе кинессийского коня — большой умница, уже успел спасти мне жизнь…