Малахит
Шрифт:
Он заставил себя не бояться, выпрямился, сложил на груди руки и отставил в сторону ногу, обутую в изящный сапог. Берковский продолжил писать, едва — движением брови — отметив перемену в своем сопернике.
Искарябав с двух сторон свой дешевый папирус, он откинулся в кресле и протянул его Алмазнику:
— Распишитесь.
— Я не буду этого подписывать, я даже не знаю, о чем вы могли написать, — изгнанный принц гордо вскинул голову.
Берковский двинулся вперед быстрым змеиным движением — почти лег на хлипкий журнальный столик:
— На помощь и покровительство не надейся, Дарья Дмитриевна обойдется и без твоих услуг…
Ровно час продолжалась эта странная, ни на что не похожая беседа. Алмазник то обретал уверенность в своих силах, то терял ее, но любопытство свое удовлетворить не мог до
Алмазник зря надеялся, что охочая до блестящих камней сорока Дарья Дмитриевна хоть что-то значит в этой его истории с удачной торговлей — почти ничего она не значила, тем более что речь шла не о бабских шмотках или импортных кунштюках. Засуетились, ох засуетились те, кому в сорок шестом попали первые алмазниковы камешки. Было продано Алмазником в тот год немного, по пальцам пересчитать, но так прекрасны были камни, что сердца знатоков учащенно забились. Ни в одной ювелирной коллекции, ни на одном аукционе не было таких крупных, по-настоящему драгоценных камней. Но кто возит их, откуда возит, было непонятно. Несколько лет ушло только на то, чтобы понять — сбывает необычные камни один человек. Руководствуясь противоречивыми показаниями свидетелей, дали ему прозвище Узбек.
С каждым изъятием на группу, занимающуюся этим делом, давили больше и больше. Скандалы и перестановки, рубка леса и сжигание щепок — Алмазник даже и не подозревал, какие круги по воде расходятся от его камней.
Берковский вошел в группу по разработке Алмазника в шестидесятом. Первое, что показали новичку — три кольца белого золота с бриллиантами, рубинами и топазами. Изъяли их у жены бывшего зам. министра. Ювелир, приглашенный в качестве консультанта, сказал сначала что-то странное: «Господи, почему мне это в голову не приходило!», а потом начал сбивчиво объяснять, что да, камни уникальные, но что цена каждого кольца как произведения искусства стократ превосходит стоимость всех этих камней вместе взятых, что сочетаются камни в кольцах самым простым и вместе с тем самым неправдоподобным способом, и что для создания такого эффекта никому из ювелиров даже и в голову не пришло бы так их сочетать. Допущенный к уникальным вещдокам Берковский долго вертел кольца в руках, но так и не понял, в чем именно заключается особая их красота и изысканность. Это задело его самолюбие. Он тоже хотел видеть то недоступное, о чем с таким волнением рассказывал ювелир.
Тем же вечером он пошел в Ленинскую библиотеку. С выписками из книг он начал посещать все исторические музеи, в которых только можно было увидеть предметы, украшенные драгоценностями. Завел собственную картотеку, перезнакомился со всеми московскими ювелирами и перекупщиками. Даже из загранпоездки привез книги, альбомы и справочники по ювелирному искусству. Через год он уже делал весьма компетентные замечания кагэбэшным экспертам. А главное, научился видеть камни как они есть, оценивать их не только по крупности, но и по чистоте, цвету, качеству огранки, научился отличать кич от произведений искусства. Он получал истинное наслаждение, разбираясь в нюансах и тончайших отличиях: такое наслаждение сравнимо, пожалуй, только с наслаждением наркомана. Его спрашивали иногда: «Зачем тебе это надо?» Он отвечал: «В мире так мало законных удовольствий, я приобрел себе дополнительное.»
Он быстро понял, что камни Узбека — нечто из области необъяснимого. Если бы он возил один, ну два вида камней, Берковский мог бы предположить, что цепочка тянется с неизвестных пока копей в Африке или Южной Америке. Но даже небольшие партии, сбываемые Алмазником, включали в себя минералы, которые никак не могли происходить из одной местности. Десять-двадцать копей, камни с которых никогда не попадали в руки российским знатокам? Бред. Тогда откуда? Эти мысли толпились у Берковского в голове, как назойливые мухи, мешали есть, спать, любить женщин, смотреть телевизор. Черт, он влюбился в эти ни на что не похожие камни.
Первый раз Узбека удалось увидеть в шестьдесят втором, когда он все-таки завел свою первою постоянную клиентку. Дарья Дмитриевна умоляла привезти в следующий раз «еще что-нибудь». Он соблазнился ее статусом генеральши, уповая
Странным подопечным был Алмазник для компетентных органов. Появлялся в Москве он редко, причем путь его отслеживали только после появления его у Дарьи или ее подруг. Других постоянных клиентов у него не было, привычных, любимых, насиженных мест — тоже. Ни с кем, кроме покупателей, Узбек не встречался, а многим — из тех, кто повыше — хотелось узнать, где и почем берут нынче такую редкую красоту. Тем, кто пониже, приходилось следить. Поймать и прижать пока боялись — вдруг Узбек просто пешка, перекупщик, который и не знает-то ничего. Где искать тогда хозяина чудо-белки, грызущей изумрудные орехи?
Самое главное, непонятно было не только, откуда приходит Узбек, но и куда он уходит. Он просто исчезал, причем из самых разных мест — туалет на вокзале, подъезд многоэтажки, заросли кустов в парке…
Потом выяснили, что приезжает Узбек в Москву на Калининской электричке. Это было уже в шестьдесят четвертом.
Берковский к тому времени был одним из руководителей группы по делу Узбека. Узбека планировали брать, но вот тут набравший силу Юрий Павлович начал активно этому сопротивляться. Он прекрасно понимал, что арест Алмазника означал бы, что его отстранят от дела, что допрашивать его будут уже другие, и тогда ответов на свои вопросы он так и не получит. А любопытство Берковского раскалилось до предела. Его любовь к камням росла тем больше, чем больше он узнавал о них. На третье марта шестьдесят шестого была назначена операция по аресту Узбека. Берковский пришел к нему второго.
Гидра не проглотила Алмазника, но загнутые свои клыки вонзила крепко. Он перестал появляться в Москве, вел дела только с Берковским, который плотно обосновался в Калинине. Под рукой Берковского он начал еще более удачный бизнес, а Юрий Павлович стал обладателем лучшей в мире коллекции драгоценных камней. Пока он только любовался ими, да давал советы своему подопечному. С Алмазником он старался общаться как можно больше, выспрашивая о Камнях с таким же интересом, с которым пятнадцатилетняя нимфетка выспрашивает об интимной жизни знаменитости. Он заглатывал и перемалывал информацию, как мясорубка перемалывает куски мяса, и был при этом всеядным. В утробе его мясорубки исчезали мифы и легенды, история народов и рассказы об их обычаях, анекдоты и особенности королевского этикета. Но практическое применение в первые годы их с Алмазником симбиоза нашел только один рассказ — о камнях-талисманах, дающих вечную молодость. Алмазник рассказал о них почти в шутку. Даже в Камнях никто не верил в такую сильную магию. Но Берковский к этим словам прицепился, пугал Алмазника и надоедал, как осенняя муха. В результате принцу пришлось провести в родной стране едва ли не научное исследование. Как Берковский понял, что все рассказы о таких талисманах чистая правда? — Алмазник ломал над этим голову долгие годы. Вот после этого «узбекский» халат и оброс невероятным количеством камней и камешков на тонких шнурках, превратив принца в фигуру гротескную, еще более узнаваемую и еще более пугающую. Берковский обзавелся несколькими оберегами, и среди них был такой, что останавливал время для своего обладателя — камень вечной молодости. Обычный, но особым образом обработанный амазонит. Тогда-то и был найден путь через Малышневку. Как только это произошло, сверху лабиринт закрыли тяжелые мраморные плиты.
Камни доводили Берковского до экстаза. Самый простенький агат он мог созерцать часами, трогать, гладить, прижимать к щеке.
— Должен же быть проход туда, если есть выход оттуда? — спрашивал он Алмазника, впиваясь в него лихорадочно блестящими глазами. — Найди мне его.
Алмазник что-то невразумительно мычал, отводил глаза, но прямого ответа не давал, хотя и был уверен, что прохода нет, или он надежно закрыт. Принц не говорил об этом Берковскому потому, что тот обещал сделать его полноправным королем.