Малахит
Шрифт:
Сначала он крутился возле них постоянно, но потом то ли гордость, то ли обида заставили его в одиночестве уходить в лес.
— Туда не ходи, — предупредила его как-то Липа, показав в сторону реки.
— А что там? — спросил ее мальчик.
— Там Торговцы, и причем довольно близко. Испугаться не успеешь, как нос к носу столкнешься с кем-нибудь из торговцев или из милиции.
Он запомнил, и с этого дня упрямо гулял именно там. Серенький и полупрозрачный, он скользил по лесу легкой тенью. Гулял и на рассвете, и на закате, и темной ночью, и ярким днем. Деревья служили ему и убежищами
К тому времени, как город был осажден, Крысеныш осмелел окончательно. Он разгуливал по самому краю леса с таким самоуверенным видом, что его не задержали, даже увидев. Впрочем, случилось это всего один раз. Измученный торговец с тяжелым тюком на спине скользнул по нему взглядом и пошел дальше. Видно было, что думает мужчина только о том, как скинет свою ношу и напьется наконец воды.
Но однажды Крысенышу не повезло. Гулять он отправился еще на рассвете. Туман стоял в низинах, за шиворот падали тяжелые капли, влажные листья хлопали по щекам, штанины тяжелели от напитавшей их росы. Торговцы спали. Крысеныш даже не стал забираться на дерево. Он знал, что пока солнце не взойдет достаточно высоко, улицы села останутся пустыми. И вдруг затрещали кусты, послышался грубый мужской хохот. Едва не задев Крысеныша копытом, через куст перемахнул громадный рыжий конь. За ним мчался еще один. Едва не наступив на мальчишку, лошадь шарахнулась в сторону. Всадник выругался.
Меньше чем через секунду Крысеныш увидел над собой искаженное от злости лицо. И что самое ужасное, лицо это было знакомо ему. Тот человек, что пытался убить мальчишку в трактире Солода, занес над его головой тяжелую рукоять кнута.
Спас его тот, кто ехал вторым.
— Ну, ну, ну, — миролюбиво проговорил Берковский, хватая Алмазника за запястье. — Просто мальчишка. Ну, подумаешь, встал у тебя на дороге. Но, честно говоря, тут и дороги никакой нет. Лес, кусты…
— Встал на дороге. Вот именно, он всегда встает у меня на дороге, — зло оборвал Берковского Алмазник. Его конь плясал над мальчишкой, глаза Алмазника смотрели в глаза Крысеныша.
— Что, знаешь его? Кто он? — в голосе Берковского появилась заинтересованность.
— Понятия не имею, кто, но очень хотел бы это узнать. Ты понимаешь, два раза за последний год я был готов схватить девчонку, и оба раза он крутился где-то поблизости.
— Ту девчонку?
— Да, ту самую девчонку, — Алмазник злился все больше. — Прибью щенка, — и кнут вновь взлетел над несчастной головой.
— Стой, стой, — на сей раз Берковский не хватал компаньона за руки, он приказывал ему. — Свяжи-ка его лучше. В усадьбе разберемся.
Кысеныша втолкнули в шикарную комнату, какой он не видел никогда в жизни, усадили на табурет, такой низкий, что коленки прижались к щекам. Он попытался устроить свои костлявые ноги как-то по-другому, но не сумел. Так и сидел, похожий на паучка.
Берковский, стоящий спиной к высокому и широкому окну, возвышался над ним темной горой. В руках он держал кнут с массивным кнутовищем.
Крысенышу стало по-настоящему страшно. От предвкушения жестокого удара онемели все клеточки его щуплого тельца. Он сжался, как сжимается ребенок, которого били часто и больно.
Берковский быстро наклонился и спросил резко, громким шепотом, шипя как большой змей:
— Кто ты такой?
— Крысеныш, Крысеныш, меня называют Крысеныш, — заторопился отвечать мальчишка.
— Откуда родом, кто родители? — это Берковский спрашивал уже выпрямившись.
— Откуда, не помню, родителей не знаю, — Красный рубин на рукояти кнута приковал к себе взгляд мальчишки — Берковский слегка покачивал кнутовищем вверх-вниз, тихонько, без угрозы.
— А что помнишь?
Все еще глядя на рубин, Крысеныш рассказал о трактире Солода. Рассказ много времени не занял. О Золотке мальчишка не упомянул, но Берковский заметил:
— Кроме тебя в трактире прятался еще один ребенок. В сарае, прямо за стенкой, рядом с твоим поганым углом. Это была девочка, Золотко. Так?
— Не так.
— Так, — Берковский наклонился, глядя ему прямо в глаза, давя на него своим взглядом, тяжелой тенью своей фигуры. — Не отрицай, Алмазник видел ее. Глупо отрицать.
Крысеныш упрямо покачал головой.
— Глупо, глупо так упрямиться. Тем более что я знаю, где ее мама. Ведь она скучает по маме?
Крысеныш поднял голову и заглянул Берковскому в глаза. Глаза как глаза, ни злые, ни добрые.
— Конечно, скучает, — продолжил Берковский. — А мама ее здесь, в комнате прямо над твоей головой. — Кнутовище взметнулось вверх и указало прямо на белую гладь потолка. Вслед за ним взметнулся вверх и острый угол крысенышева подбородка.
— Наверное, ты думаешь, что это Алмазнику так уж нужна девочка?
— Ну да, — Крысеныш и сам не заметил, как проговорился.
— Но зачем?!
— Кто его знает…
— Да все его знают! Выселки он построил, спору нет. Но воровать детей… Нет, это не для него.
— А милиция?..
— Милиция хотела вернуть их в Выселки, только и всего.
— Но что же…
— А вот что. Все гораздо проще. Ты знаешь, что бабка девчонки родом из Златограда?
— Да, знаю.
— Она давно уже предлагала сыну забрать семью туда. На мама Золотко была против. Она любит Камни и никуда не собирается отсюда уезжать. Даже Выселки казались ей лучше Златограда. В Златограде ведь терпеть не могут всех, кто приезжает из Камней, там считают вас вторым сортом. Ты знал об этом?
— Нет.
— Теперь будешь знать. Так вот Латунь вместе с бабкой решили украсть Золотко у ее собственной матери. — Берковский сделал драматическую паузу, — и ты им в этом помог. А Анис прибежала сюда и просила Алмазника, чтобы он нашел ее дочку. Алмазник согласился. Вот и вся история. Так что, друг мой, ты сделал девочку несчастной, а теперь отказываешь отвечать за свои поступки.
— Но я не хотел. Я не знал.
— Хотел — не хотел, знал — не знал — все это теперь не имеет никакого значения. Важен результат. А результат плачевен.