Шрифт:
Мальчик Тимофей из далекого сибирского поселка привык полагаться только на себя. Денег, вырученных от продажи рыбы и торговли краденным должно хватить на все – и на безработных родителей, и на еду, и на мальчишеские развлечения. Но однажды Михаил, вор, которого он считает своим единственным другом, дарит ему пуговицу, да не простую... И вот Тимоха решает узнать, чья же это пуговица, и это меняет всю его жизнь.
Сергей Сергеевич Козлов
МАЛЬЧИК БЕЗ ШПАГИ
повесть
1
Мир
Час был такой, что уже не слышался лай собак, и вязкую арию тишины нарушал только шелестящий фон воздушного движения. Это дремлющий на ходу ветер цеплялся за кедровые лапы. Иногда кедры, раскачиваясь, постанывали, поскрипывали, и, если закрыть глаза, то нетрудно было представить себя стоящим на палубе парусника, бороздящего далёкие моря. Промеж вековых стволов скользил по февральскому насту мелкий лесной мусор. В окрестностях не было слышно никакого движения; в морозном воздухе легкой дымкой клубилась извечная тайна бытия... Впрочем, рождение нового дня — чудо доступное каждому.
Некоторое время мальчик стоял на крыльце, очарованный безмолвием и неподвижностью окружающего мира. Со стороны он был похож на маленького капитана, замершего на носу корабля, — только корабль вмёрз во льды. Взгляд серых задумчивых глаз устремлен на горизонт, где, разбивая низкую облачность, полыхают заревые протуберанцы; видавшая виды ушанка, из-под которой торчит короткая русая чёлка, сбита на затылок, как бескозырка; брови чуть сдвинуты на переносицу, усеянную веснушками, отчего вид у паренька по-взрослому серьёзный и потому смешной. Ему бы в книгу Крапивина...
Постояв пару минут, Тимоха (так звали мальчика друзья-одноклассники) подхватил стоявший у ног школьный рюкзак и шустро сбежал с крыльца. Через полчаса он уже браво шагал по зимнику[2], ведущему на трассу до Тюмени. Шестьдесят километров по тайге и болотам его не пугали, он твёрдо знал: все равно кто-нибудь подберёт. В этом краю людей на дороге не оставляют: оставишь ты — оставят тебя. И пронзительное чувство всеобщего презрения сделает человека, бросившего ближнего в тайге, сначала изгоем в своем обществе, а потом и вовсе заставит сорваться с насиженного места. Обычно неуживчивые люди кочуют по северу, от посёлка к посёлку, от города к городу, и остаются на одном месте тогда, когда сотрётся первое о них впечатление, когда они, проглотив собственную озлобленность и обиду, решают начать новую жизнь. Эти неписаные законы здесь впитывают с раннего детства.
Косолапый КрАЗ-трубовоз догнал Тимофея уже за поворотом и, отпыхтевшись, замер чуть впереди. Резво забравшись в кабину, Тимофей посмотрел на водителя и обрадовался: за рулём оказался дядя Вася из соседнего дома. Кабина его машины была отделана, как маленькая квартира: под ногами — кусок старого домашнего ковра; панель с приборами украшена плетёнкой, в которую вмонтированы вертолетные часы и магнитофон, на сиденьях — самодельные вельветовые чехлы; на стене в левом углу, со стороны водителя, прикреплен, как огнетушитель, солидный термос, а на задней стене — журнальные фотографии девушек. В кабине чисто, как у врача! Из-под сидений, где установлены динамики, хриплый баритон поет страдальческую песню о потерянной воле.
— Дядь Вась, а девки-то зачем? Жена небось заругает? — рассмотрев обстановку, спросил Тимофей.
— Не скажи, пока я в рейсе, она тоже журналы листает, кино смотрит с красивыми актёрами. А это мои валькирии! — оглянулся на картинки водитель.
— Кто? Валь... кирии?
— Ну да. Читал когда-то, что они над полями сражений летают. А мои — над трассой. Короче, не скучно с ними.
— А почему фотографию жены не прилепить?
— Скажешь! Так я по ней больше соскучусь. Тебе не понять, мал ещё.
— Почему не понять? Всё понять.
— Ну-ну. Ты лучше скажи, куда тебя в такую рань понесло? В Бобровку что ль?
— Не, дальше. На трассу мне надо. В Демьянку. К бабушке.
— Да?
— Ага.
— Батя-то дома? Неужто одного в такую даль отпустили? Ты в каком классе-то сейчас?
— Шестой заканчиваю... Батя уж неделю как с буровой приехал, через неделю снова туда.
— Запил, поди, опять, отец-то... — пронзительно прищурившись, взглянул на паренька водитель.
— Да не, — соврал Тимофей, — на рыбалку всё нынче. Вот меня отправил бабушке рыбки отвезти. — И для вящей убедительности раскрыл школьный рюкзак, откуда выскочили хвосты замороженных рыб.
— Что ж ты сразу не сказал, — притормозил дядя Вася, — кто в кабине рыбу возит? Оттает. Давай, я ее снаружи прилажу. Не боись, не потеряем твоих налимов.
— Не налимы там! — чуть не обиделся Тимофей. — Муксуны благородные да ещё пара стерлядок!
— Ишь ты, — ухмыльнулся дядя Вася. — Благородные. А бабушка разве в Демьянке у вас живёт?
— Ну да, — снова соврал Тимоха, а сам почему-то вспомнил учительницу русского языка, которая всегда морщилась, принимая его тетради, пахнущие рыбой.
«Ты что, Трофимов, с одним портфелем и в школу, и на рыбалку ходишь?» — каждый раз говорит она. «Нет, — честно отвечает Тимофей, — я в портфеле рыбу бабушке вожу, больше не в чем. Я в три газеты и в пакеты ее заворачиваю, но она всё равно пахнет». «Двойкой за четверть у тебя пахнет, Тимофей», — вздыхает Вера Андреевна, но всегда в конце четверти ставит тройку. «Натягивает», — так это называется на их учительском языке. И Сергей Сергеевич — историю, и Светлана Васильевна — математику... По физкультуре и то пятерка не выходит. В основном из-за прогулов.