Мальчик без шпаги
Шрифт:
— Тебя точно не потеряют? А то будут меня потом менты таскать, — вернувшись в кабину, спросил дядя Вася.
— Не-а. Не потеряют, — ответил, на этот раз не соврав, Тимоха. — Я к вечеру вернусь. Меня наш сосед дядя Олег заберёт.
— Смотри!
КрАЗ тяжело вздохнул и снова стал набирать свою невысокую крейсерскую скорость.
«Не потеряют, — подумал про себя Тимофей. — Точно не потеряют. Себя бы не потеряли...» Нынче отец, вернувшись с буровой, в дом пришёл уже пьяный. Раньше мать ругалась, плакала, водила его к врачам, а потом сама стала пить с ним. Не ссорились, но и света Божия не видели. Оба с опухшими лицами просыпались по утрам и первым делом искали чем опохмелиться. Тимоха сначала выливал проклятую водку в унитаз, но потом
Однажды Тимофей тоже решил напиться — как говорят взрослые, с горя. Родители в этот час сопели у себя в комнате; он взял из холодильника начатую бутылку с каким-то хитро улыбающимся «Кузьмичом» и, налив полстакана и запасшись соленым огурцом, как делал это отец, выпил холодную обжигающую жидкость. Закусив, мальчик налил еще. Водка волной прокатилась по горлу так, что Тимофей даже не закашлялся. Вкуса он не понял, но что-то приторное осталось во рту, и мальчик сразу уяснил, что приторность эту хорошо проталкивать внутрь огурцом или рассолом. Он перебил вкус водки и, подмигнув Кузьмичу, потянулся к отцовским сигаретам, чтоб совсем по-взрослому... Прикурил, подержал дым во рту, а потом и полностью затянулся едким облаком до самых лёгких. Пол под ногами качнулся, потолок завертелся, как лопасти вертолета. Мальчик с трудом устоял на ногах, схватив голову руками, чтоб ее не вывернуло на триста шестьдесят градусов. До туалета шёл, как матрос во время шторма. Так и уснул, обнимая унитаз...
— Глянь, красота какая! — перебил дядя Вася хриплый голос радио.
КрАЗ выехал на болото. Зимник здесь шёл почти по прямой, среди худосочных сосенок — метр с кепкой — и низкорослых кустарников. На десятки километров вокруг была гулкая заснеженная равнина, по восточному краю которой ослепительным оранжевым шаром катилось солнце.
— Ищут, понимаешь, край света, а вон он!
— А почему, дядь Вась, на трассе Большая земля начинается? У нас тут что — маленькая?
— Не скажи, маленькая. Видал, какой простор? Это потому что мы в тайге, как на острове. Зелёное море тайги — слышал песню? Ну вот, представь, что в зеленом море остров — наш посёлок. А мы, стало быть, на материк с тобой едем. Уразумел?
— Вроде, — закусил губы Тимофей.
Некоторое время ехали молча, любовались пейзажем — и тот и другой не впервой, но всякий раз даль за окном открывала себя как-то по-новому, с другим настроением что ли...
Изношенные паруса облаков в низком, но пронзительно голубом небе превращались в диковинные письмена, похожие на египетские иероглифы. Они перетекали за далекую гряду тайги, отчего небосвод, казалось, наклонился в сторону той самой Большой земли. Чувство простора захватывало и несло Тимофея в сказочные страны, о которых мама читала ему в детстве по вечерам. Дорога заставляла забыть и печальное, и радостное и оставляла лишь два чувства: либо восторг от причастности к огромному миру, либо, в зависимости от условий (метели, сильной оттепели, разбитости), — унылое отупение, от которого ни сна, ни бодрости, а лишь приглушенное осознание вечной борьбы, приглушённое смирением перед обстоятельствами. Машина в такое время вгрызается в пространство, точно бур, и управляет ею слившийся с баранкой и педалями нерв, искрящий вперемешку народной мудростью и ругательствами.
— Тебя на повороте высадить или к дому какому подвезти?
— На повороте.
2
В первую очередь Тимофей направился на рынок, к той самой бабушке. Бабушкой он называл седую армянку, которая владела маленькой столовой и магазином напротив заправки. Она встретила мальчика с улыбкой:
— Давно не был, Тимофей, здравствуй. Что привёз?
— Три муксуна, одна нельма и две стерляди.
— Ай, молодец! Хорошая, свежая рыба. Деньги даю как всегда. Считай внимательно. Четыре по семьдесят и две по пятьдесят. Всего — триста восемьдесят рублей. Считать в школе учат?
— Вы уже спрашивали, баба Ануш,— Тимофей торопливо спрятал купюры в потайной карман куртки, который собственноручно вшил в подклад.
— Хороший ты парень, Тимофей, маме помогаешь, а мои сыновья не хотят мне помогать. Только деньги просят. Каждый месяц новый бизнес начинают, прогорают и снова начинают. Торговать здесь им, понимаешь, зазорно. Видел бы ты, какие у них машины! Когда в Карабахе жили на ишаке ездили, а теперь... Эх-хе-хе...
— Да видел как-то, приезжали они, гыркали тут по-вашему.
— Вот-вот, только языками мелют. Всем землякам вдоль трассы рассказывают, как много они зарабатывают, а сами ко мне едут — денег дай!
— А я учусь плохо, — вздохнул Тимоха. — Ладно, пойду, мне ещё на заправку надо.
— Иди. Осторожнее там, здоров будь. Удачи.
— Спасибо, и вам тоже, баба Ануш.
Тимофей знал, что его рыба будет продаваться по сто тридцать, а то и сто пятьдесят рублей за килограмм, но торговые отношения с бабушкой Ануш его вполне устраивали. Любой рыбак мог целый день простоять со своими хвостами и ни одного не продать, а тут была возможность уехать из Демьянки хоть при каких-то деньгах.
Отойдя в сторону, он некоторое время озирался, высматривая нужного человека. Рынок жил обычной жизнью. В центре стоянки сгрудились большегрузные фуры, жались друг к другу так, словно никогда не разъедутся. Чумазые водители пили дешёвый и плохой кофе, грызли горелые шашлыки — экономила командировочные. По периметру рынка выстроились «газели», а легковые и, особенно, иномарки останавливались, где вздумается. Машины подъезжали и уезжали, и только запах копчёной рыбы, нанизанный на дым из мангалов, оставался здесь всегда, пропитав не только воздух, но и окружающее редколесье. В некоторых лавках гремела из разбитых динамиков музыка, однообразная и хриплая, как вся нынешняя жизнь.
На другой стороне дороги находилась заправка, с выстроенным на прилегающей территории довольно крупным для Здешних мест маркетом и кафе повышенной комфортности. Там тоже останавливались проезжие, но значительно меньше, чем на рынке.
Тимофей, не торопясь, перешёл на другую сторону. Послонялся вокруг заправки и решился зайти в кафе. Посетителей было немного, и нужного человека он увидел почти сразу. За крайним, ближним ко входу столиком сидел парень лет двадцати. Перед ним стояла наполовину выпитая бутылка пива и надкусанный пирог на блюдце. Он смотрел на мир слегка брезгливо, будто оказался здесь случайно, и если сталкивался с кем-то глазами, то никогда первым не отводил взгляда. Хроническая наглость и странное, не соответствующее внешнему виду высокомерие отражались на его лице. Лоб его наискось рассекал пополам свежий шрам, одним концом ломая бровь, а другим — короткий ёжик волос. Чёрные цепкие глаза, буровили посетителей; под плоским боксёрским носом и вокруг слегка искривленных губ неравно цвела щетина. Из-под рукава свитера выползала на внешнюю сторону правой кисти татуировка змеи.
— Здорово, Миша! — Тимофей плюхнулся на стул напротив, не спрашивая разрешения.
— Здоровей видали, — ухмыльнулся парень и протянул мальчику руку с головой змеи. — Есть хочешь, Тимох?
— Да, от пирожка бы не отказался. С чаем.
Миша кивнул худенькой официантке, и та немедленно подошла, точно он был в этом зале самый важный гость.
— Беляш и чай... И это... Шоколадку, «сникерс» какой-нибудь.
— Да ладно, Миш, смутился Тимофей, — чё на меня тратиться?
— Отработаешь...