Мальчик без шпаги
Шрифт:
— Правда? — сколько раз верил в это Тимофей.
— Я очень постараюсь. И ты постарайся. Надо учиться. Надо, сын. Иначе никто тебя уважать не будет, на работу не возьмут, даже к нам в бригаду. У нас ведь тоже среднее образование надо. Хотя... Никому мы сейчас не нужны, никто никому не нужен! Что с народом сделалось? Я, конечно, от слабости пью, но и от злости. Тебе пока не понять.
— Почему не понять? Наш историк часто говорит, что родину в очередной раз предают.
— Правильно говорит. Только что делать-то? Что мы можем?
«Водку пить», — подумал Тимофей, но вслух говорить не стал, побоялся обидеть трезвеющего отца. Егор Семёнович тяжело вздохнул, поднялся во весь рост и потрепал Тимохины волосы. Он и сам знал такой ответ.
В этот момент из спальни появилась мать. Растрёпанные волосы, глаза с хмельной паволокой, мятый халат без двух пуговиц...
—
Отец же нашёл новую мишень. Он посмотрел вдруг на неё с едва скрываемым раздражением.
— Ты-то чего пьёшь?! Парня совсем забросила! Посмотри на себя! Сыну на глаза показываться не стыдно?
— Ой, дак я щас умоюсь, кушать чего-нибудь приготовлю. Ты пивка, Гоша, принёс? А то голова чего-то болит.
— То-то и оно, пивка! Я уеду, а ты опять со стакана не слезешь! Без пивка обойдёшься.
— Так помру ведь я, — остолбенела Ирина Андреевна, ты ж сам мне вчера наливал, Егор?
— Вчера? А сегодня уже сегодня! Всё! Валяй в ванну... — и снова повернулся к сыну. — А чего у тебя книги не в портфеле? — заметил и удивился Егор Семёнович.
— Их в портфель нельзя, там рыбой пахнет, — объяснил Тимофей.
— Неужто читать начал?
— Начал, — словами опережая желание, выпалил Тимоха.
— Ну и хорошо, иди тоже умывайся, да хоть учебники к завтрему собери.
Нет, всё-таки была у отца воля. Ведь мог же, если хотел. И сейчас, пошёл, выпил стакан пива и, захватив ящик с инструментами, направился на лоджию, чинить покосившиеся рамы. Ещё совсем недавно Тимофей мог часами наблюдать, как отец работает, подавать ему инструменты, шурупы, гвозди, шайбы, держать, если надо, рулетку и обрадованно подмигивать в ответ. Время в такие часы становилось незаметным, просто исчезало, пока неожиданно не появлялась из кухни мама со словами: «Обедать, труженики». И оттого над столом витает вовсе не аромат наваристого борща или поджаренных золотистых язей, а слившийся из трех ручьёв дух семьи. Кто не знает этого чувства, тот не пробовал на вкус счастье тихого семейного обеда. Как легко было выпросить у отца в такой момент новую игрушку!
Вот и сейчас Тимофей рванулся, было, следом за Егором Семеновичем, но увидел вышедшую из ванной мать. Та стремительно направилась на кухню, но не готовить ужин, а украдкой, пока муж не видит — налить из припрятанной чекушки в грязный пивной стакан водки и запить прямо из горлышка пивом. Только после этого глаза её станут проясняться, чтобы потом вновь покрыться туманом. Синие мамины глаза.
А отец? Да много ли он наделает в быстро наступающей темноте? Так, отвлекает голову руками.
И Тимофей тоже решил отвлечься, открыл подаренную книгу и начал читать: «Дорогие мальчики и девочки! Мы с вами живём в замечательной стране, которая называется Россией. Когда-то это было самое прекрасное место на земле — потому что именно здесь люди свято хранили веру православную и служили Господу и Богу нашему Иисусу Христу всем своим сердцем, а если согрешали, то каялись, и потому Бог хранил русских людей в мире и благоденствии...»
Когда-то это было самое прекрасное место на земле?.. Когда-то Тимофею не было так горько приходить домой. Когда-то мама любовно гладила ему белые рубашечки. Когда-то отец брал его с собой на рыбалку...
Что-то близкое и понятное открывалось на каждой странице этой книги.
Далее Тимофей узнал, как за неверие, за предательство царской семьи Бог наказал русский народ сатанинской властью. Оказывается, теперь государь-император молится о России и русском народе на небе и даже помогает людям на земле. В книге был описан чудесный случай, когда царская дочь княжна Мария пришла к больной девушке и помогла ей выздороветь. Тимофей и верил, и не верил, но оторваться от книги не мог, рассказы давались легко, а красочные картинки во всю страницу усиливали интерес.
В конце книги был напечатан рассказ «Видение матроса Силаева». От прочитанного у Тимофея перехватило дух, и он даже не заметил, что плачет.
«В первую же ночь после причастия, — рассказывает матрос Силаев, — видел я страшный сон. Вышел я на огромную поляну, которой конца-краю нет: сверху, ярче солнечного, льется свет, на который нет мочи взглянуть, но этот свет не доходит до земли, и она как будто вся окутана не то туманом, не то дымом. Вдруг в небесах раздалось пение, да такое стройное, умилительное: "Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!" Несколько раз повторилось оно, и вот вся поляна заполнилась людьми в каких-то особых одеяниях. Впереди всех был наш государь-мученик в царской порфире и короне, держа в руках чашу, до краев наполненную кровью. Справа рядом с ним — прекрасный отрок, наследник цесаревич, в мундирчике, тоже с чашей крови в руках, а сзади них, на коленях — вся умученная царская семья в белых одеждах, и у всех в руках — по чаше крови. Впереди государя и наследника на коленях, воздев руки к небесному сиянию, стоит и горячо молится отец Иоанн Кронштадтский, обращаясь к Господу Богу, словно к существу живому, словно он видит Его, за Россию, погрязшую в нечисти. От этой молитвы меня в пот бросило: "Владыко Всесвятый, виждь кровь сию невинную, услыши стенания верных чад Твоих, иже не погубиша таланта Твоего, и сотвори по великому милосердию Твоему ныне павшему избранному народу Твоему! Не лиши его Твоего святого избранничества, но восстави ему разум спасения, похищенный у него по простоте его мудрыми века сего, да поднявшись из глубины падения и на крылах духовных воспаряя в горняя, прославят во вселенной имя Твое пресвятое. Верные мученики молят Тя, принося Тебе в жертву кровь свою. Прими её в очищение беззаконий вольных и невольных народа Твоего, прости и помилуй". После этого Государь поднимает чашу с кровью и говорит: "Владыко, Царю царствующих и Господь господствующих! Приими кровь мою и моей семьи во очищение всех вольных и невольных прегрешений народа моего, Тобою мне вверенного, и возведи его из глубины падения нынешнего. Всем правосудие Твое, но и безграничную милость благоутробия Твоего. Вся прости и милостивно помилуй, и спаси Россию". За ним, простирая вверх свою чашу, детским голосом заговорил чистый отрок царевич: "Боже, воззри на погибающий народ Твой, и простри ему руку избавления. Боже всемилостивый, приими и мою чистую кровь во спасение невинных детей, на земле нашей развращаемых и гибнущих, и слезы мои за них прими". И зарыдал мальчик, расплескивая свою кровь из чаши на землю».
Тимофей очнулся от чтения лишь тогда, когда буквы стали расплываться и по щекам покатились крупные солёные капли. Это о нём, о Тимофее, молит Бога убитый царевич. Вот он стоит на картинке со страшной чашей в руках! В военном мундире, как простой солдат. И глаза его, обращенные вверх, полны слёз.
Тимофей не успел вытереть мокрые щеки, как дверь в комнату открыл отец и замер на пороге.
— Ты чего плачешь, Тимош?
— Я не знаю, пап, — он и правда не знал, отчего плачет. Какое-то новое, незнакомое чувство боли и сострадания давило в груди так, что слёзы текли сами.
— Пойдём ужинать, — позвал отец и добавил, будто самому себе, — совсем у парня нервы никуда...
Ночью Тимофей не слышал, как мать на цыпочках крадется на кухню, чтобы приложится к спрятанной в шкафу бутылке, как отец выходит покурить в туалет, как февральский ветер стонет в кедровом бору и тоскливо поскрипывает от ветра дверь в подъезде. Он крепко и быстро уснул, точно провалился в тёмную и мягкую яму, но посреди ночи вдруг резко проснулся от странного чувства присутствия кого-то постороннего в комнате. Тима сел на кровати, потирая кулаками глаза. А едва он разодрал веки, сразу увидел в падающей из окна полосе лунного света мальчика в военном мундире. «Царевич», — мелькнуло в голове. Да, это точно был он — такой же, как нарисованный на картинке: с чашей, похожей на спортивный кубок, в руках. Он внимательно и с интересом смотрел на Тимофея, но ничего не говорил. И Тимофей зачарованно молчал, хотя в голове его кружились тысячи вопросов, но все они сливались в один, который невозможно было задать.
И вдруг царевич протянул руку ладонью вверх. В лунном свете Тимофей сразу увидел знакомую пуговицу, и душа его испуганно вскрикнула. Только сейчас он заметил, что на мундире мальчика не было ни единой пуговицы.
— Я должен отдать пуговицу, — то ли сказал, то ли спросил, то ли подумал Тимофей.
Царевич же отрицательно покачал головой и, показалось, слегка улыбнулся.
— Ты отдаёшь её мне? — спросил Тимофей, ведь царевич сам протягивал её на ладони!
Тимофей несмело подошёл к царевичу Алексею и протянул навстречу свою руку. Осторожно принимая пуговицу, он почувствовал, что пальцы его свободно проходят сквозь кисть наследника. Но пуговицу в своей руке ощутил, как настоящую. Вспомнились слова батюшки, что пуговицу можно только дарить. Выходит, Тимофею, её подарил сам царевич?! Только на миг Тимофей сосредоточил внимание на пуговице: она не была такой потертой, как та, что он держал в руках сегодня днём; двуглавый орёл гордо сиял в лунном свете. А когда Тима поднял глаза — царевича уже не было. Даже лунный свет исчез, а, может, и не лунный он был? В комнате стало темно и прохладно, и Тимофей попятился к кровати, зажав в руке царский подарок.