Мальчик без шпаги

Козлов Сергей Сергеевич

Тимофей в такие минуты ощущал в себе какое-то особое сердечное знание, прорывающееся иногда наружу состоянием непонятной и одновременно знакомой тревоги. Оно было огромным, как вселенная, и едва помещалось в маленьком мальчишеском сердце. Весь внутренний мир Тимофея вдруг начинал расти до космических размеров с одновременным пониманием, что всё окружающее, включая страдания, боль, смерть не может быть бессмысленным и нелепым. Это знание саднило и пульсировало в нём, взывая к высшей справедливости, которая обязательно должна быть, иначе вся жизнь действительно теряет смысл. И ещё: это знание, как аксиома, убеждало Тимофея, что всё неправильное вокруг происходит от недостатка, от убывания в людях

любви, а значит — добра. И вот, что странно, понимая это, он всё равно порой поступал неправильно, а, понимая, злился, но почему-то не на себя, а на всех вокруг, и получалось, вместо того чтобы сделать шаг к добру, он уходил от него всё дальше. И голос высшей справедливости в душе, в сердце, в сознании, постепенно затихал... Однажды он спросил у отца, есть ли внутри него такой голос, и тот, недолго думая, ответил: «Есть, это совесть, она подсказывает, правильно ли ты поступаешь». Получалось, что бессовестными называют тех, в ком этот голос молчит, или они его не слушают...

О совести он спросил и у Веры Андреевны. Некоторое время учительница молчала и смотрела на Тимоху так, будто хотела в нём самом увидеть эту самую совесть. Потом ответила:

— Знаешь, Тимофей, самый лучший ответ на твой вопрос я нашла в церкви. Совесть — славянское слово: со-весть. Это как бы некий со-вестник, который подсказывает человеку, как поступать, различать добро и зло. Святые отцы называют совесть голосом Бога в человеке. Ведь частица Бога есть в каждом из нас. И нет людей без совести, есть люди, которые заставляют её молчать. Представляешь, как это страшно звучит: заставить молчать в себе Бога? Он не заставляет нас выбирать поступки, Он может только подсказать... Вот для этого и нужна совесть.

— А нам на уроке права говорили, что у нас в стране свобода совести? — озадачился Тимофей.

— Ага, — кивнула учительница, — но этого я тебе объяснить не смогу, сама не знаю, что значит — иметь свободную совесть. Вообще-то под этим понимают право верить в Бога так, как тебе это нравится, или вообще не верить. Но я в этом слышу только одно: свобода от совести.

— Слышать Бога или не слышать ? — додумал Тимофей.

На уроке литературы в этот день разбирали рассказ Валентина Распутина «Уроки французского». Сначала Тимофей слушал, а потом вдруг увлекся чтением рассказа. Вера Андреевна, заметив это, не стала его спрашивать, а работала с другими ребятами. Ещё в пятом классе, когда она вела у них первые уроки, кто-то из ребят погрузился в чтение хрестоматии, а остальные, заметив это, стали над ним подтрунивать. Учительница тогда приложила палец к губам и шёпотом попросила: «Тише, ребята, слово коснулось человека. Это таинство...» Так случилось и в этот раз с Тимофеем. Рассказ перенес его в голодную послевоенную осень 1948 года. Герой рассказа, мальчик, который был на год младше Тимофея, оказался один в чужом городе, голодный, исхудавший до изнеможения... Тимохе так и хотелось помочь ему в драке против въедливого Птахи и рыжего властолюбивого Вадика. Представляя себе эту уличную битву, Тимофей видел почему-то вместо Вадика Генку Чиркова, хотя у того и не было рыжей чёлки. А вместо Птахи — Анвара, хоть его кавказская внешность никак не соответствовала этому персонажу. На месте же Лидии Михайловны явственно виделась Вера Андреевна. Пусть и не французский, а русский язык она преподавала. И Тимоха вдруг понял: не одному ему тяжело.

Время потеряло скорость и осязаемость. Текст перестал состоять из отдельных предложений, фраз, знаков препинания... Он просто слился с воображением и воспроизводился перед глазами не знаками, требующими осмысления и расшифровки, а целыми видимыми эпизодами.

«И какой же дурак у них директор! Неужели он не понял, почему Лидия Михайловна играла с учеником в "пристенок"? Болван бездушный! Урод! Такую учительницу обидел... Выходит, мне и с директором больше повезло, — думал Тимофей. — Эх! Сыграть бы в "чику" или "пристенок", проверить себя, да много ли выиграешь? Пожалуй, даже на молоко не хватит...»

— Тимофей... — позвала откуда-то из другого мира Вера Андреевна. — Звонок был. Понравился рассказ?

— Да, — задумчиво ответил Тимоха, медленно возвращаясь в реальность. — Я теперь могу вам ответить.

— Что ответить? Опрос уже прошёл.

— Знаете, Вера Андреевна, он ведь такой же, как я! — и осёкся. — Нет, другой... Он учился хорошо. А директор у них... — на мгновение замялся Тимофей, но тут же сказал: — Дурак набитый! Ему в зоопарке работать и то нельзя, зверей распугает. «Что тебя побудило?» — передразнил он книжного директора, будто ему доводилось его слышать.

Вера Андреевна улыбнулась:

— Ты не возражаешь, если я тебе поставлю пятёрку за сегодняшний урок?

— За что? — удивился Тимофей.

— Материал ты знаешь, думаю, и сочинение написать сможешь. Исходя и из собственного опыта...

— Не возражаю, — опустил голову Тимофей, скрывая радость. Это была первая пятерка по литературе в этом году.

— Я не думал, что читать можно так быстро,— сказал он уже с порога.

— Это когда захватывает. Хорошая книга спать не даст. Если втянешься, поймёшь. Тебе тогда многое откроется... Попробуй почитать «Тараса Бульбу»...

— Спасибо, Вера Андреевна... — скоро проговорил мальчик и рванул по коридору вниз. Нужно было ещё повидать Алиева.

По ходу он налетел на Сергея Сергеевича, у которого был следующий урок.

— Я это, — сбивая дыханием слова, сообщил Тимофей, — Сергей Сергеевич, мне на комиссию... По делам... Этих... несовершенных... летних...

— Знаю, Тимоха, — историк почему-то иногда называл Тимофея так, как обращались к нему сверстники. — А жаль, у нас интересный урок.

— Про что?

— Владимир Мономах. Был такой князь на Руси. Его ни разу никто не победил... Но ты, к сожалению, опять ничего об этом не узнаешь.

— Я учебник прочитаю, клянусь! — Тимофею не терпелось найти на перемене Алиева.

— А, — махнул рукой Сергей Сергеевич, — учебник это полдела... Не люблю я нынешние учебники.

— Сергей Сергеевич, я тут вспомнил, вопрос у меня: вы свободный человек? — выпалил вдруг Тимоха, пристально глядя на историка. Разговор с Михаилом не выходил у него из головы.

— Я?.. — Сергей Сергеевич не на шутку растерялся.

— Вы, — мальчик уже начал чувствовать себя неудобно, что поставил учителя в такое положение.

Но тот неожиданно нашелся, посмотрев в открытый дверной проём кабинета истории, где висел на стене портрет Суворова.

— Вот он — свободен!

— Это...

— Суворов Александр Васильевич. Свободен, потому что всю жизнь служил Богу и Отечеству!

— Но ведь служил, значит подчинялся?

— Точно! Но подчинялся, чтобы служить Богу и Отечеству. Прикажи ему делать что-либо против Бога и Родины, он подчинился бы только своему высшему служению.

— Высшему?

— Да...

— А этот? О котором урок? Мономах.

— И Мономах стремился к этому идеалу.

— А вы?

— Я?.. — снова смутился учитель. — Я по мере своих скромных сил...

— Может, у вас книга есть про этого Мономаха?

— Есть, конечно, но ты ведь не станешь читать.

— Стану, Сергей Сергеевич! Теперь стану! Я к вам всё равно ещё с одним важным вопросом приду. Вы мне книгу дадите, хорошо? — и, не обратив внимания на недоверчивую улыбку учителя, мальчишка метнулся на лестницу, надеясь в бурных школьных потоках столкнуться с Анальгином.