Шрифт:
Мальчик и молоко
Нине Викторовне Горлановой
– Что ты хочешь на новый год? – спросил муж Марину. Она замялась. Паузы муж не переносил и тут же начал строчить:
– Платье? Хлебопечку? Новую микроволновку?
Новое тело, чуть не ответила Марина. Но удержалась.
Последнее время она все больше предпочитала молчать.
И слушать, что внутри.
Люди вокруг суетились, пытаясь замазать все, что им казалось некрасивым. Обрезали волосы,
«А что, если мысли тоже обрезать?» - вдруг подумала Марина.
– Ну ты решай давай, а я побежал, - заторопился муж, нашаривая в кармане ключи.
«Или закрасить?»
Обижать мужа не хотелось.
– Пока, пап! – подбежал сынишка, ласкаясь. Папа по-деловому кивнул и бросил Марине:
– Письмо деду Морозу не забудьте написать!
– Да-да, - уцепилась за протянутую соломинку Марина, - пойдем, Миша, напишем, пока тебе не надо в садик.
– Мам, ты что, веришь в Деда Мороза? – спросил поскучневший мальчик. – В садике все говорят, что его нет… А почему папа опять работает в воскресенье? Вот у Вити папа на лыжах с ними в лес в воскресенье ходит.
Марина посмотрела на сына невидящими глазами и не ответила.
– Садись, я тебе молока налью.
Она встряхнулась и подбодрила его:
– Ты же любишь с шариками, вот, насыпай из банки, сколько влезет.
Но Миша почему-то не хотел много, вяло сыпанул себе на дно тарелки – шоколадные шарики не полностью закрыли плоских улыбающихся пингвинят.
Марина наклонила над тарелкой кувшинчик – и молоко побежало вниз, ударяясь каплями о шоколад – прямо как в рекламе. Миша попробовал и сморщился:
– Мам, молоко какое-то кислое, я не буду…
Марина подняла на Мишу глаза.
– Пей давай.
– Мам, так оно испортилось…
– Ты что, - развеселилась она, - это же скисшее молоко – простокваша!
Она так обрадовалась, что произошло нечто не контролируемое ею в ее собственном доме. Что-то очень хорошее, о чем она сразу догадалась. Как будто бы нагрянули невидимые гости.
И еще догадалась, что приходить они будут по частям.
Но сын, не верящий в Деда Мороза, упирался:
– Убери эту квашу! – хотя уже видно было, что поддался на ее веселье.
– Молоко не портится! – решительно заявила Марина, наблюдая за удивлением Миши. – Оно превращается! Сначала – в простоквашу. Потом – в кефир. Еще постоит – в сметану. А сметана – во что, думаешь? В масло! А масло если потопить, оно десятки лет стоять будет.
– А тысячи будет? – тут же вдохновился Миша. Ему хотелось, чтобы тысячи.
– Тысячи не будет! – еще больше развеселилась Марина. – Потому что оно вкусное и его съедят!
– Ух ты! Хочу потопить масла! – раскинул от полноты чувств руки Миша – и чашка из набора – тоже с пингвинятами – полетела на пол.
То,
Но тут-то процесс оказался снова запущен, и она без сожаления собрала осколки.
Сын приготовился к ругани и заранее сделал испуганные глаза. Марина, не затуманенная гневом, пригляделась и заметила торчащий из него механизм пережидания ее криков.
Марина осталась спокойна. Ну, есть механизм и есть. Вдруг завтра пригодится. Но сейчас-то все пошло не так, как планировалось.
– Знаешь, - обратилась она к запрограммированному сыну, - во что могут превратиться осколки?...
***
Этот день оказался хорош. Они долго наслаждались превращением осколков в мозаику, складывали по-новому, вертели так и этак.
Потом наткнулись блуждающей мыслью на цветочный горшок.
И горшок был одарен мозаикой – от всего их большого одного на двоих сердца.
Жалко было только, что папа в этом превращении не участвовал. Но они, разгоряченные поисками и раздобревшие на находках, милостиво расположили, что и ему на его работе превращения оказались не чужды.
***
Хорошее, как известно, цепляется за хорошее, как и плохое за плохое. Помахав сыну из-за ограды, Марина, вспомнив, вдруг крикнула:
– В шесть заберу! – и вернулась домой. Дома ее обуяла страсть к приборке – и, словно взяв сил и от земли, и от солнца, и от деревьев, со всех сторон окружавших ее дом, она мыла и чистила, и выметала углы, и оттирала плиту, и даже добралась до плафонов, покрытых пылью, которая, как известно, великий подсказчик.
С плафонов ее взгляд упал на детский столик, и она замерла, скользя глазами по обложке книжки, взятой вчера в библиотеке. Маленький мальчик стоял на берегу реки, заложив руки за спину. Он смотрел прямо перед собой, и Марина точно знала, куда. Она громоздилась на табуретке, поставленной поверх стула, под самым потолком, держа в руках мокрую тряпку, когда нос ее почувствовал запах речной воды. Резко потянуло ногу – Марина наклонилась, чтобы посмотреть, что там – и увидела, что в большой палец впился осколок стекла. Пришлось присесть на песок и подтянуть ногу к себе. Сначала Марина согнула ее назад – но так, вся изогнувшись, она не могла увидеть осколок отчетливо. Тогда она положила ногу на колено левой ноги, согнулась, как часовщик над точным механизмом, и почти клюнула носом свой большой палец. Осколок поддался. Марина удовлетворенно крякнула, плюнула на палец и размазала слюну погуще. Потом села на коленки и принялась сосредоточенно разрывать песок двумя руками. Она копала с таким рвением, что песок закончился и начался слой глины, куда и попал после некоторого размышления осколок цветного стекла. Быстренько забросав ямку, Марина отвернулась к реке и замерла, откинувшись назад и уперевшись руками в мягкую траву.
«Не хочу здесь оставаться», - думала 5-летняя Марина, постукивая кулачками по твердой земле. – «Мне обязательно надо уплыть. Я сделаю лодку!» - и она принялась чертить на песке какие-то решительные полосы.
В дверь забарабанили. Марина покачнулась на табуретке и чуть не упала. «Тысяча чертей!» - выругалась она, и спрыгнула с грохотом всего своего 30-летнего тела на пол.
– Мам, это я, открой! – басил за дверью Миша.
– Ты что, сынок, из садика ушел?