Мальчик из Брюгге
Шрифт:
Идельсбад скромно заметил:
— Без сомнения, но разве эти чудовища не являются творением Создателя?
— Вот в чем главное заблуждение! Оно свирепствует и распространяется подобно убийственной чуме. Знайте, что каждый художник сначала делает набросок, черновик, прежде чем приступить к большой работе. Существа, о которых я говорю, являются лишь черновиками, незаконченными набросками Бога. Напомню ваши слова: «Талант без склонности кое-что значит, но склонность без таланта — ничто». Что прикажете делать с теми, у кого нет ни того, ни другого? Вообразите их представления перед творением истинного гения. Что увидят они? Что поймут? Уверяю вас: ничего они не поймут. И знаете почему? Потому что их способность восприятия ограничивается едой, житьем, отправлением естественных надобностей.
Он замолчал, пот стекал по его лицу, видно было, что он выдохся.
— Все это понятно, сьер Мозер, — заявил Идельсбад, — но я не вижу связи между упомянутыми вами дикарями и нашим ребенком. В чем чудовищность сына Ван Эйка?
Голос де Веера призвал его к порядку:
— Минхеер, послушайте. У меня есть для вас одно предложение.
Идельсбад, рискуя, настаивал:
— Он приговорен к смерти за свою… посредственность?
Фламандец непринужденно махнул рукой:
— Проблема ребенка в другом, хотя она напрямую связана со словами нашего друга Лукаса Мозера.
Вышеупомянутый художник посчитал нужным подчеркнуть:
— Он должен умереть, потому что существует.
— Но почему его существование заслуживает смерти?
Де Веер потерял терпение:
— Мы отклоняемся от темы, минхеер! Я предлагаю вам следующее: вы приводите ко мне этого мальчика, а я вру чаю вам сумму, обещанную Петрусом.
— Вы серьезно?
— Если бы Петрус говорил вам обо мне, вы не задали бы подобного вопроса.
— Когда? — поинтересовался Идельсбад с наигранным возбуждением. — Где?
— Здесь. Я остановился в этой таверне. Уезжаю после завтра.
— А Петрус?
Де Веер уклонился от ответа.
— Жду вас здесь завтра в полдень.
Идельсбад встал с выражением глубочайшей признательности на лице:
— Всего хорошего, меестер. Весьма вам благодарен, вы…
— Идите. Ночь коротка, да и комендантский час вот-вот наступит.
— У вас найдется тысяча пятьсот флоринов, это точно?
— Прощайте, минхеер!
Идельсбад с показным благоговением на цыпочках направился к выходу.
У него закружилась голова, когда он оказался на улице. Все, что он услышал, было выше его понимания. Не верилось. Такое невозможно. Все эти рассуждения… Как только могли родиться они в человеческой голове? Да и были ли это люди? Нет. Возможно, он чего-то не понял. Подобный тип людей не существовал. Не мог существовать. «Черновики, незавершенные наброски Бога»? За всю свою жизнь Идельсбаду не приходилось слышать такие умопомрачительные слова. Бури, штормы, ураганы, жажда, опасность заблудиться под звездами, страх погрузиться в морскую пучину — все это было мелочью по сравнению с ужасом, который внушали ему эти два человека. Но какую цель преследовали они? Мозер настаивал на посредственности, на отвращении к «другим», не похожим на него, не принадлежащим к миру духовного и прекрасного. Но Лоренс Костер? Слутер? Другие подмастерья? А почему Ян? «Он должен умереть, потому что существует», — утверждал Мозер. Что такое ребенок, как не надежда и невинность? Однако у этого разговора была и положительная сторона: Идельсбад укрепился в своей, до сих пор шаткой, решимости и почувствовал необузданное желание узнать истину. Интуиция подсказывала, что речь шла не только об участи Яна, но и о других проблемах, более существенных, необычайных, ужасающих, чем сама смерть.
Идельсбад прибавил шагу и проскользнул под портик. Скрытый темнотой, он мог видеть, не будучи замеченным. Предчувствие заставляло его ждать. Де Веер там не засиделся, тем более что — Идельсбад был в этом уверен — он не поверил ни одному его слову.
— Минхеер…
Шепот за его спиной был сдержанным, близким и одновременно далеким, как во сне. Он живо обернулся, вгляделся в темноту. Там стояла женщина, вжавшаяся в угол, дрожащая, словно загнанная лань.
— Кто вы?
— Мое имя не имеет значения. Я здесь из-за Яна. Где он? Вы нашли его?
Гигант, сбитый с толку, ответил отрицательно.
— Но он все еще жив?
Голос почти умолял.
— Полагаю, да. — Он с нажимом повторил свой вопрос: — Кто вы?
— Мод… — И уточнила на одном дыхании: — Мать Яна.
Гиганту показалось, что земля разверзлась под его ногами. Он переспросил, дабы убедиться в реальности происходящего:
— Мать Яна?
— Да. Я живу в монастыре бегинок. Это длинная история.
— Но как вы узнали о похищении Яна?
— Мое окно выходит на реку. Мне нравится смотреть из него на плывущие корабли. Я не пропускаю ни одного дня. Это стало почти ритуалом. Вчера, стоя, как всегда, у окна, я заметила лодку, в которой находился мой ребенок. Он отбивался от каких-то людей, которые хотели его связать. В итоге они оглушили его и спешно пристали к берегу. Один из них схватил Яна в охапку и унес куда-то. Лодка же поплыла до шлюза. Я видела и вас. Я была свидетельницей ваших пререканий и поняла, что вы пытались спасти Яна.
— Значит, вы следили за мной от самого Минневатера?
— Я сначала потеряла вас, потом нашла, когда вы выходили из здания канцелярии суда. Я не осмелилась заговорить с вами. Поймите, я была вне себя… Я снова последовала за вами. Когда наконец решилась к вам подойти, вы входили в таверну. — Она помедлила, прежде чем спросить: — Скажите, прошу вас, что происходит? Почему преследуют моего сына? Что он сделал?
Мод немножко подвинулась, выйдя из тени к сумрачному свету улицы. Из-под капора, накинутого на волосы, проглянуло ее лицо. Оно было смугловатым, с миндалевидными, почти черными глазами, слегка вздернутым носиком, чудесного рисунка губами: лицо мадонны, да и только.
Идельсбад не успел ответить. Из таверны вышли де Веер и Лукас Мозер и зашагали в их направлении.
— Отодвиньтесь! — приказал гигант. — Они не должны нас видеть.
Мужчины поднимались по улице. Поравнявшись с ними, они миновали их и пошли прямо.
— Я пойду за ними. Возвращайтесь в монастырь. Мы еще увидимся.
— И речи быть не может.
— Что вы сказали?
— Я хочу знать, что стало с Яном. Я иду с вами.
— Это опасно.
— Прошу вас. Речь идет о моем сыне!
Раздраженный Идельсбад чуть не высказался: «Откуда вдруг такой интерес к ребенку, которого вы бросили?» Но сдержался, справедливо посчитав, что подобное замечание прозвучало бы чересчур жестоко.
— Тем хуже. Я вас предупредил.
Выждав немного, он ринулся вдогонку.
Де Веер и Мозер вышли на рыночную площадь. Несколько буржуа расхаживали там, беседуя при свете фонарей, в которых горели льняные очёски, пропитанные смолой; фонари были подвешены к шестам, их несла вереница слуг, не отстававших от своих хозяев.
Мужчины и буржуа коротко поздоровались. Идельсбад увидел, как они прошли мимо «Журавля» с неподвижными колесами и скрылись в очень скромном доме, окнами выходившем на канал.