Мальчик из Уржума
Шрифт:
И вот за два дня до объявления второй четверти школьный надзиратель Макаров после урока алгебры сказал Кострикову, что его немедленно требует к себе в кабинет сам инспектор Широков.
– Ну уж если сам Широков вызывает, - значит, дело серьезное!
Инспектор Широков чаще всего вызывал учеников для того, чтобы отчитывать их и сажать в карцер за нарушение правил. Сергей пошел к инспектору немного обеспокоенный и удивленный.
Наверное, его ждет какая-нибудь неприятность.
Так оно и вышло.
– Костриков Сергей?
–
– Да, Костриков Сергей.
– Так вот, молодой человек, потрудитесь внести плату за право учения не позднее двадцатого числа сего месяца!
Сергей чуть заметно пожал плечами.
– Но ведь за меня платят из Уржума, попечители приюта...
– В том-то и дело, что не платят ваши попечители. Напишите им, узнайте, почему они перестали высылать деньги. В случае неуплаты вам грозит исключение. Можете итти!..
– Инспектор слегка кивнул головой и погрузился в чтение какой-то бумаги.
Сергей вышел из кабинета.
– Вот тебе и поучился!..
Невесело было ему и тревожно. Чего-чего только он не передумал за длинную дорогу с Арского поля до Нижне-Федоровской!
Может быть, заболел Польнер? Может быть, внезапно в один и тот же час умерли от паралича оба попечителя приюта, как внезапно умер прошлым летом толстый полковник Ромашко?
Может, на почту, которая везла его деньги из Уржума в Казань, напали разбойники, убили ямщика с почтальоном и ограбили почту?
Он сам слышал когда-то, как бабушка рассказывала своему задушевному другу, кривому старику-караульщику Владимиру Ивановичу, что у них такие случаи в Глазовском уезде бывали.
А может, Широков просто ошибся? Завтра он опять вызовет Сергея в кабинет и скажет:
– Можете продолжать учиться, Костриков. Вам не грозит исключение!
А дома Сергея поджидала уже другая беда.
Вечером, когда он занимался на кухне черчением, на пороге появилась Людмила Густавовна. Она была, как всегда, в голубом бумазейном капоте. На ее прыщеватом лбу, как всегда, рожками торчали папильотки.
– Пора спать!
– сказала она ворчливо.
– Нечего керосин жечь.
– Мне еще нужно уроки готовить.
– А мне какое дело! Керосин нынче опять на копейку подорожал.
Людмила Густавовна погасила лампу и вышла из кухни, хлопнув дверью. Сергей с минуту посидел в темноте, потом нащупал наколотый на доску чертеж, который ему нужно было завтра отдавать учителю, нашарил спички и зажег лампу. Но не успел он взять циркуль в руки, как дверь из коридора в кухню снова открылась. На пороге опять стояла Людмила Густавовна. Можно было подумать, что она и не отходила от дверей.
– Кому я сказала - туши лампу!
Она подбежала к столу и с такой силой подула на лампу, что из стекла взметнулось пламя и сейчас же погасло.
– Никакой человек не обязан даром держать жильцов! Каждый
– Твои благодетели отказались платить.
– Она всхлипнула.
– Я не могу!.. Ищи себе другую квартиру!..
В этот вечер чертеж так и не удалось доделать. Всю ночь Сергей ворочался на своем сундуке с боку на бок и не мог заснуть до утра. Еще не было шести, когда он оделся и вышел из дому. Он решил дочертить заданный урок в классе.
До Арского поля он почти бежал, не разбирая дороги. В лицо дул холодный ветер. Редкие прохожие попадались навстречу Сергею. Все они торопились куда-то, у всех были хмурые лица.
Только бы успеть приготовить чертеж к началу урока, - подгонял себя Сергей, перепрыгивая через лужи. Он боялся даже подумать о самом страшном: а вдруг его, и вправду, выгонят из училища, и Людмила Густавовна не пустит домой ночевать? Тут он вспомнил, что у него в классе кто-то из учеников получает стипендию от какого-то Казанского общества помощи бедным ученикам. Но кто знает, - может быть, это общество помогает только казанцам - тем ученикам, которые родились и живут в Казани.
А как же быть ему - уржумскому?
Он подошел к училищу. Парадная дверь была еще заперта - оставалось итти с черного хода. Сергей вбежал во двор и увидел около крыльца старика-сторожа.
С озабоченным лицом, почти благоговейно, сторож чистил веничком свой выцветший казенный мундир.
Он, видимо, недавно встал, и седые жидкие волосы его были растрепаны, а не расчесаны, как обычно, на прямой ряд. Сергей прошмыгнул мимо старика, занятого столь важным делом, и помчался в свой класс.
В пустых темных и прохладных коридорах гулко раздавались его шаги. В самом конце коридора топилась печка. Сухие дрова стреляли и щелкали на весь коридор, а на полу около печки дрожали красноватые тени.
В классе Сергей пристроился у окна, чтобы было посветлее, но чертить на парте было неудобно. Чертежная доска всё время съезжала. Да и серое утро за окном не очень-то помогало делу.
Только бы успеть, только бы успеть!.. Но работа шла плохо. То и дело ломался карандаш, валился из рук циркуль. Трудно работать, когда, может быть, дня через три-четыре придется навсегда бросить учение.
В коридоре пробили часы, когда он окончил чертеж. Половина восьмого. После бессонной ночи Сергею так захотелось спать, что он сел за парту и, положив голову на вытянутые руки, задремал. Так застал его Асеев, который пришел в училище одним из первых:
– Ты что - ночевал здесь, что ли?
– спросил он Сергея.
Тот приподнял голову, и Асеев увидел, что лицо у него желтое, хмурое и сонное.
– Да что с тобой? Беда какая?
– Асеев подсел к нему на парту.
Сергей коротко, словно нехотя, рассказал ему про свои дела.