Мальчик, который рисовал тени
Шрифт:
– Мне и с одной-то женщиной не сладить, – пошутил Гуго. – Куда уж там с несколькими?.. Благодарю покорно!
– Фюрер приказывает, мы подчиняемся. Наш долг – дать Германии детей. – Комендант уставился на Гуго отяжелевшим бычьим взглядом, не поддержав шутки.
После чего как-то поскучнел и посмотрел в окно, занавешенное зелеными шторами.
Там по-прежнему падал снег. Он был таким густым, что полностью скрывал лагерь. Гуго догадывался, о чем думает комендант. Солдаты на фронте мрут как мухи от холода и вражеского огня. Сколько еще погибнет? Хорошо хоть бомбардировки стихли,
– И все же зачем я вам понадобился? – напомнил Гуго.
Комендант пригубил кофе.
– Не позволю, чтобы немца расстреляли за преступление, которого, вероятно, он не совершал, когда настоящий преступник разгуливает на свободе.
– О ком вы говорите? – Гуго поставил чашку на стол.
– О Берте Хоффмане, – ответил комендант, четко выговаривая каждую букву, затем открыл коробку сигар и протянул Гуго. – Его реакция на смерть доктора Брауна никому не понравилась, и кое-кто полагает, будто он имеет к ней отношение. Какое именно? Неизвестно. Хоффман предстанет перед трибуналом за потакание политическим и подмену красных треугольников, я буду требовать, чтобы его судили именно за это преступление, а не за предполагаемое. Все-таки есть разница между отправкой на фронт и позорным расстрелом, не находите? Хёсс бы уже пустил его в расход. Бывший комендант лагеря был скор на расправу. Но я не Хёсс и не потерплю подобной спешки.
– Итак, вы уверены, что герра Брауна убили. – Гуго взял сигару.
Как и кофе, она оказалась отменной. Аккуратно свернутые листья распространяли тонкий запах. Видимо, комендант пытался окружить себя красивыми и ценными предметами, дабы выжить в этой заднице мира.
– Настоящая гаванская, – похвастался Либехеншель. – Их нелегко раздобыть.
Он глубоко затянулся, с блаженной улыбкой выдохнул ароматный дым, после чего посерьезнел, вытащил из ящика стола конверт и подтолкнул его к Гуго со словами:
– Взгляните на содержимое.
Гуго прихватил зубами нераскуренную сигару и вытащил из конверта мятый листок. Бумага была плотной, шероховатой – похоже, альбомной. Она покоробилась от влаги; буквы, отпечатанные на пишущей машинке, немного расплылись. Одна сторона записки обгорела, однако уцелело главное: «Сегодня Браун умрет, и мы будем свободны». Гуго прочитал это вслух. По спине до самого затылка, еще мокрого от снега, пробежали мурашки. В памяти всплыли поблекшие образы прошлого.
В детстве он на каникулах ездил с отцом на Ваттовое море. В первый раз они оказались там во время отлива. Бурное северное море отступило, обнажив бесконечно длинную полосу песка, на котором виднелись морские звезды, ракушки и черви. Словно какой-то великан выхлебал всю воду, оставив вместо нее илистое дно, сливавшееся на горизонте с небосводом. Гуго было шесть, он дрожал на ветру в своей легкой курточке и коротких штанишках. Он вообще был неусидчив, нетерпелив, а теперь еще и разочарован.
– Нужно уметь ждать, – сказал отец. – Рано или поздно море вернется.
Вода пришла через четыре часа. Гуго успел вдоволь набегаться по ваттам,
Теперь Гуго чувствовал то же самое. Неторопливое море вернулось в форме жалкого на вид клочка бумаги. Внезапно визит в Аушвиц обернулся брошенным ему вызовом, а смутное предчувствие превратилось в уверенность. Либехеншеля волновали отнюдь не мифические призраки, а существа из плоти и крови.
– Мы называем их открытками, – пояснил комендант. – Такими частенько обмениваются заключенные, но те пишут от руки.
– У кого есть доступ к печатным машинкам? – спросил Гуго.
Либехеншель фыркнул:
– «Олимпии» выдаются всем членам СС, ими пользуется куча народа. – Он махнул рукой на свою, стоящую в углу рядом с книжным шкафом. – Все наши доктора печатают на них свои отчеты. Невелика помощь, понимаю, но эта записка – явное доказательство того, что Брауна убили. Не давился он яблоком.
– Так и есть. – Гуго в свою очередь выложил на стол записку, найденную в кабинете Брауна.
– Что это? – Пожевав сигару, Либехеншель выпустил дым через тонкогубый рот.
– «Куколка АБО», – прочитал Гуго. – Вам это ни о чем не напоминает? Кто-то написал это в блокноте Брауна, причем с такой силой давил на перо, что буквы отпечатались на следующей странице. При помощи угольного порошка мне удалось восстановить запись.
– Куколка… – протянул Либехеншель, неотрывно глядя на листок. – И инициалы…
– Узнаете почерк?
– Это почерк Брауна. – Комендант взял папку, отыскал справку, выписанную доктором, сравнил. – Да, почерк, несомненно, его. Полагаете, записка предназначалась нам?
– Если у Брауна не было привычки писать с сильным нажимом, то все возможно. Убийца заметил записку и вырвал листок из блокнота, но не удосужился проверить тот, что был под ним. Допустил оплошность в миг паники. – Гуго сделал нарочитую паузу. – Был ли в кабинете доктора беспорядок? Что-нибудь необычное?
– Да нет, ничего такого, – покачал головой Либехеншель. – Все на своих местах. Конечно, если была драка, то убийца мог и замести следы.
– Там и ваши санитары знатно прошлись, уничтожив вероятные улики, – попенял Гуго.
– Никому ведь и в голову не приходило, что речь об убийстве, – парировал комендант. – Это я приказал убрать кабинет и подготовить тело к погребению. Сомнения возникли лишь после обнаружения этой записки. Ее нашли у склада личных вещей. Вчера вечером один унтер делал обход и наткнулся на бумажку. Там как раз под тяжестью снега обломилось гнилое дерево.
– Ее хотели сжечь, – заметил Гуго. – Однако убийца не дождался, когда бумага сгорит полностью. Может быть, его застали врасплох? Он выбросил записку, не ожидая, что упавший с дерева снег потушит огонь.
Либехеншель нагнулся и вытащил из ящика еще что-то.
– Огрызок яблока, лежавший рядом с трупом. Вдруг вам пригодится.
Гуго взял бумажный пакет, заглянул внутрь. Прикинул, соответствует ли след от зубов размеру кусочка, оставшегося в горле трупа. Яблоко пахло кислятиной, мякоть потемнела.