Мальчик, который видел демонов
Шрифт:
Я смотрю на Алекса, который принес тарелку на кухню. Он ставит ее на скамью и улыбается мне. Бев ждет, пока он уйдет.
– Я могу уделить Алексу только время, которое отрываю от работы, – говорит она. – Но, пока Синди не придет в норму, кроме меня у него никого нет.
– А дедушка и бабушка Алекса? Они в Белфасте?
Бев тушит окурок.
– Папа умер, когда я была еще маленькой, – ровным голосом отвечает она. – Мамы нет уже пять лет. От всего этого она пришла бы в ужас.
– А отец Алекса? Он общается с мальчиком?
Бев заходит в дом, закрывает за собой дверь. Она не закрывается, пока Бев не дает
– Об этом вам надо поговорить с Синди. Она так и не сообщила нам, кто отец Алекса.
Почему Синди решила хранить в секрете имя отца ее ребенка? Делаю мысленную пометку спросить о нем у Синди: даже если имя отца и останется неназванным, мне все равно нужно побольше узнать об их взаимоотношениях.
Моя встреча с Алексом заканчивается плохо, хотя само общение проясняет многое в его отношениях с матерью. Когда я прошу его нарисовать мать, он рисует себя, несущим мать, и я обращаю внимание, что его автопортрет больше, чем изображение Синди. Она выглядит ребенком, уязвимым и ранимым, а ее руки крепко обнимают шею Алекса. Из этого я делаю вывод, что Алекс давно чувствует слабость и неуравновешенность Синди. Это оказывает воздействие на его восприятие безопасности, и в семье он ощущает себя защитником. Синий автомобиль, каким Алекс представляет отца, по моему убеждению, детское воспоминание: скорее всего отец, когда забирал его, приезжал на автомобиле такого цвета.
Он также много чего рассказал о потустороннем мире, о том, что видит и слышит. Многое я могу соотнести с тем, что Алекс видит вокруг себя, и можно провести параллели между его ролью в «Гамлете» и взглядами на домашнюю жизнь. Я заметила, что его описания базируются на религиозной риторике, например «дракон с семью рогами», который, если не ошибаюсь, есть в библейском «Откровении» [16] , и слова, которые он использует для этих описаний, далеко выходят за рамки словарного запаса десятилетнего ребенка.
16
Аня ошибается. В Библии «…дракон с семью головами и десятью рогами» (Откровение, 12:2).
– Руэн не дикий зверь, он преданный идее интеллектуал, – объясняет Алекс, когда я интересуюсь существами, обитающими в мире, который он описывает.
Его любовь к Руэну очевидна – он защищает и его. Я уверена, что чувства Алекса к матери отчасти проецируются на воображаемого Руэна, и на то есть веская причина: Алекс не может контролировать мать, но контролирует всех этих существ.
Для психически больных обычное дело – создавать сложный выдуманный мир с четко определенными границами и сводом установок, которые выводятся из правил, действующих в реальной жизни. В данном случае это мир сверхъестественного. Алекс ни разу не упомянул ангелов, и я нахожу это любопытным. Никаких упоминаний Бога или иных сверхъестественных существ. При этом он говорит, что демоны везде, постоянно, и когда он входит в пустую комнату, она вовсе не пустая, больше похожа на паб, а демоны сидят по углам, что-то замышляют, толпятся вокруг любого человека, который оказывается рядом с ними, искушают, вводят в заблуждение, строят козни.
Когда я пытаюсь подробнее обсудить
Бев влетает в комнату и хватает его. Он обмякший и мертвенно бледный, и впервые за период обследования я ощущаю страх. Перебираю в памяти рассказанное им о демонах, о призраках – отгоняю страх, но он остается, не хочет уходить. И я думаю о том, насколько хрупка вера.
Через несколько мгновений Бев восклицает:
– Он очнулся! Он очнулся!
Я уже в кухне, пошла за стаканом воды для Алекса. Новый крик:
– Его сейчас вырвет!
Я хватаю тазик из раковины и бегу в гостиную, успеваю подставить его под струю рвоты, вылетевшей изо рта Алекса.
– Так-то лучше, так-то лучше. – Бев одной рукой колотит его по спине, а другой ищет в кармане мобильник.
Я опускаюсь на колени рядом с Алексом, щупаю пульс. Сердце бьется быстро, зрачки расширены.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я.
Он моргает, пытается сфокусировать взгляд на мне. Потом прижимает руку к груди.
– Болит.
– Где болит?
– Здесь.
Бев быстро расстегивает рубашку Алекса. Ахает, я смотрю на него и вижу три красные полосы на груди мальчика, словно ему чем-то обожгло кожу.
– Кто-то сделал это с тобой в школе? – кричит Бев, и я пытаюсь сказать ей, что отметины появились недавно, уже после моего прихода.
В голове мелькают вопросы, но тут Алекс наклоняется вперед, лицо у него бледное и напряженное. Я хватаю тазик и опять успеваю поставить его под еще один фонтан рвоты. Бев спешит в кухню, за тряпкой. Когда Алекс откидывается на спинку стула, он выглядит ослабевшим, но на губах появляется улыбка.
– Тебе сейчас лучше?
Он кивает.
– Руэн по-прежнему здесь?
Алекс оглядывается, качает головой.
Бев возвращается с влажным полотенцем в одной руке, пиджаком Алекса – в другой. Алекс что-то бубнит насчет дневника.
– Что нам делать? – вздыхает Бев.
Я оглядываю Алекса.
– Надо отвезти его в клинику.
В клинику мы едем на автомобиле Бев, осмотр в приемном отделении выявляет, что Алекс совершенно здоров. Врач не может найти никаких следов красных полос на груди, хотя мы с Бев утверждаем, что видели их.
– Может, он слишком крепко обнял себя, – предполагает врач. – К чему-то прислонился. В любом случае ни синяков, ни ожогов. Собственно, кожа чистая, никаких повреждений.
Бев поворачивается и в раздражении уходит. Я благодарю врача и кое-что записываю по горячим следам. Отмечаю, что разлука с Синди усилила тревогу Алекса, а потому пытаюсь как можно быстрее организовать их встречу. Она в психиатрическом отделении этой же больницы. Печально, но мать и сын вновь госпитализированы. Я знаю, что Майкл будет из-за этого переживать.
Как только Алекса уложили в кровать, я пододвигаю стул и задергиваю занавески.
– Где Бев? – спрашивает он.
– Пошла подышать свежим воздухом. – Она вышла из корпуса, чтобы покурить.
– У нее все хорошо?
– Она в полном порядке, Алекс. – Нет, она травится табачным дымом. – Как ты?
– Нормально. Мне нравится тетя Бев. Я давно уже ее не видел, но она такая милая. Я ее напугал?
– Она просто хочет знать, что ты в полном здравии, вот и все.
Алекс касается груди.