Мальчик, который видел демонов
Шрифт:
Я гляжу на него и ощущаю легкое раздражение. Сейчас мне совершенно не хочется говорить о Руэне, и я жалею, что вообще рассказал о нем Ане: теперь он в центре внимания. Руэн же просто смотрит на меня.
– Да, – киваю я Ане.
– Подожди, а где Руэн? – спрашивает она, оглядывая комнату.
Я указываю на то место, где он стоит, справа от окна и рядом с синим креслом.
– Там.
Аня чуть поворачивается на стуле, чтобы сесть лицом к указанному мной месту. Указывает сама. Руэну, похоже, не по себе от всех этих указываний, и я думаю, что сейчас он исчезнет.
– Да,
– Алекс, можешь поднять руку повыше, чтобы коснуться головы Руэна? Я хочу знать, какого он роста. Видеть его можешь только ты, понимаешь?
Я встаю на цыпочки, чтобы измерить рост Руэна. Мои пальцы касаются лысины на его макушке, по ощущениям она холодная и гладкая. Аня улыбается и что-то записывает.
– Руэн высоковат для мальчика, – замечает она. – Разве ты не говорил, что он мальчик?
– Он старый.
Новые записи в блокноте.
– Можешь ты описать мне, во что одет Руэн?
Я мог бы проделать это с закрытыми глазами. В образе Старика Руэн ничего иного не носит. Один и тот же серовато-коричневый костюм с тем же запахом дохлой собаки. Меня от него мутит. Я не говорю, что он иногда бывает Монстром, и никогда не расскажу ей о Рогатой Голове, потому что, являясь ко мне Рогатой Головой, Руэн пугает меня.
– Значит, вы оба носите костюмы? – Аня смеется. – Один подражает другому?
Я перевожу взгляд с черных ниток, торчащих из подшитого края пиджака, на воротник рубашки, такой зеленый и заскорузлый, будто кто-то его глодал, и говорю:
– Никогда в жизни не буду одеваться, как он.
Потом Аня задает совсем уж странный вопрос:
– Можешь сказать, о чем думает Руэн?
Я смотрю на него. Он – на меня и приподнимает бровь, словно ему любопытно услышать, что я отвечу. Я перевожу взгляд на Аню.
– Разумеется, я не могу сказать, о чем он думает. Для этого мне надо быть телепатом, правда?
Она лишь улыбается. И тут в голову приходит мысль: она считает, что я лгу. Краска заливает мне щеки. Я сжимаю и разжимаю кулаки.
– Я не хочу больше об этом говорить, – произношу я. – Могу я сегодня увидеться с мамой?
– Еще минутку, Алекс, – просит Аня. – Мне хочется побольше узнать о Руэне. У него есть хобби?
Я смотрю на Руэна, а тот закатывает глаза.
– Скажи ей, я обожаю геноцид, – говорит он, и я уже собираюсь повторить его слова, но вспоминаю, что означает слово «геноцид», и думаю, что она очень странно на меня посмотрит, поэтому не раскрываю рта. И пока я молчу, из кухни, широко улыбаясь, выходит тетя Бев и склоняется передо мной.
– Если ты расскажешь этой милой даме о том, что ты можешь видеть, мы поедем навестить твою маму. Хорошо, Алекс?
– Сегодня?
Бев смотрит на Аню, потом кивает.
– Да, сегодня.
Тут я очень заволновался и говорю Ане, что могу видеть всех друзей Руэна, и некоторые страшные, выглядят драконами, а другие похоже на человекоподобных роботов с красными глазами.
– Как Терминатор? – уточняет она, и я понимаю, что да, именно так они и выглядят.
Тут
Я слышу, как Бев шепчет Ане что-то насчет «мужских черт характера» и Арнольда Шварценеггера, а Аня кивает и говорит:
– Возможно.
– Давай еще поговорим о Руэне. – Аня вновь поворачивается ко мне. – Что он любит есть?
Но я сыт этим по горло. Хочу видеть маму, и ничего больше.
– Зачем вам так много знать о Руэне? Он паршивый старый мерзавец, который ничего не делает, кроме как раздает ложные обещания и скулит о том, какое расстроенное у нас пианино.
Я искоса смотрю на Руэна, ожидая, что он рассердится на меня. И он, судя по лицу, очень сердится, но не на меня. Смотрит мне за спину, на дверь. Я пытаюсь проследить за его взглядом, но ничего там не вижу.
– Алекс? – слышу я голос Ани.
– Что не так? – спрашиваю я Руэна, но он молчит и скалит зубы, как Вуф, когда злится; его лицо становится ярко-красным.
Вскоре Руэн превращается в монстра у меня на глазах, его короткие худые ручонки чернеют и увеличиваются, глаза глубоко западают. Он становится таким высоким, что ему приходится нагнуть упирающуюся в потолок голову. С полиловевшей кожей он выглядит сгустком темного дыма, рот – черная пещера, и в ней торчат четыре длинных клыка. Руэн поворачивается и надвигается на меня. Я кричу:
– Руэн!
Но я нисколько его не интересую. Он бросается к стене и врезается в дверь.
В момент удара у меня возникают странные ощущения. Грудь пронзает такая острая боль, что я падаю на пол.
– Алекс! – кричит Аня, и в комнату вбегает тетя Бев.
Руэн издает громкий рев, а потом – ничего.
Глава 10
Тонкая грань веры
Аня
Во время моей встречи с Алексом я познакомилась с его опекуншей, тетей Беверли, приехавшей из Корка вечером того дня, когда Синди попыталась покончить с собой. Я ощутила облегчение, увидев ее: веселая, добрая и готова приложить все силы, чтобы помочь Алексу, в чем бы эта помощь ни заключалась. Беверли старше Синди на одиннадцать лет и работает врачом: лечит уши, горло и нос. Своих детей у нее нет, с Алексом за предыдущие годы она общалась редко и теперь стремится наверстать упущенное, став опорой для сестры и племянника.
– Жаль, что я не приехала раньше, – повторяет Бев, и ее лицо дергается, когда она смотрит на разбитое окно в кухне Синди, закрытое куском картона и облепленное липкой лентой, на плесень над раковиной.
Она вынимает сигарету из новой пачки и спрашивает, не возражаю ли я, если она закурит. Я качаю головой, но она открывает дверь и выходит в заросший мхом дворик.
– Я знаю, как трудно приходилось Синди. Мне следовало вернуться раньше, помочь ей. Алекса я очень люблю. Мы с Синди не всегда жили душа в душу… – Она замолкает, глубоко затягиваясь. – Детство у нас было трудное. Я никогда не понимала Синди. Она все держала в себе. Мама умела разговорить ее, но передо мной она никогда не открывалась.