Мальчик, который видел демонов
Шрифт:
– Костюм, – говорит он. – Или полномочия.
– Что такое полномочия?
Он поворачивается лицом ко мне.
– Здесь от тебя пользы мне нет, так?
– Что?
Он качает головой.
– Неважно. Ты очень хочешь увидеть свою маму?
– Не то слово.
– Ладно, – кивает Руэн, сцепляя руки. – Иди за мной.
Я вылезаю из кровати, и сразу же ощущения такие, будто я на корабле.
– Держись на ногах, – добавляет Руэн.
Я закрываю глаза и мысленно считаю количество ребер в грудной клетке человека. Когда открываю глаза, мне
– Возьми одежду!
Я плетусь к шкафчику без дверцы, надеваю рубашку, брюки, туфли и блейзер.
– Я готов.
Руэн смотрит на кепку.
– Она может тебе понадобиться, – говорит он. – Шарф тоже. Иначе ты можешь найти на улице смерть. И что мне тогда делать? – Он начинает смеяться.
Все остальные в отделении спят. В конце коридора Руэн прижимает палец к губам, и я останавливаюсь, а потом прячусь за дверь. Медсестра катит мимо меня мальчика в инвалидном кресле. Руэн машет рукой, и я на цыпочках иду за ним. Вижу табличку «ВЫХОД» над дверью. Указываю на нее. Руэн качает головой и ведет меня к желтой двери с надписью «ТОЛЬКО ДЛЯ СОТРУДНИКОВ». За ней коридор, слева – кухня, справа – дверь пожарного выхода.
– Толкай! – велит Руэн.
Я наваливаюсь на дверь, толкаю и – я под открытым небом. Темнота – хоть глаз выколи, и дождь такой сильный, что я почти ничего не вижу. Словно железный занавес, думаю я. Но все-таки различаю здание, где находится мама, высокое, белое, с тонким шпилем на крыше, на вершине которого периодически вспыхивает синий свет. До здания идти минут десять, но я уже промок насквозь. Решаю бежать. Мчусь через автомобильную стоянку, вижу женщину в длинном белом пальто, направляющуюся ко мне, ныряю за зеленую изгородь, дальше бегу по мокрой траве. Ориентируюсь по синим вспышкам. В какой-то момент снимаю пиджак и оборачиваю им голову.
Когда добираюсь до центрального входа, тяжело дышу, как собака. Руэн возникает у двери.
– В таком виде тебе не пройти мимо регистрационной стойки, – говорит он мне. – А кроме того, время для посещений закончилось.
Я вздыхаю, мне холодно, я устал и чувствую, если упаду, останусь лежать, пока кто-нибудь не наступит на меня.
– Что же мне делать?
Руэн пожимает плечами и складывает руки на груди, словно намекая, что ему до этого нет дела.
– Есть один вариант, – наконец произносит он, разглядывая свои ногти, будто они действительно его интересуют. – Но сначала ты должен пообещать кое-что для меня сделать.
Меня трясет от холода, мокрые волосы падают на глаза, я едва могу говорить. Очень зол на Руэна. Сначала он подбил меня на побег, а теперь заставляет что-то ему пообещать.
– Это как-то связано с Аней? – спрашиваю я.
Руэн поднимает голову и кивает.
Волна злости захлестывает меня, я обнимаю руками грудь, чтобы согреться. Трясусь, словно через меня пропускают электрический ток.
– Да пошел ты, лузер, – бормочу я себе под нос, потому что в этот момент просто ненавижу Руэна, поворачиваюсь и под проливным дождем направляюсь к своему корпусу.
Тут же Руэн возникает передо мной, и я останавливаюсь. Вода течет по лицу, если я поднимаю голову, она заливает глаза. Теперь он – Рогатая Голова, и я никогда не видел его так близко в этом образе. Красный рог с такого расстояния в действительности совсем и не рог: он выглядит жидким. Меня тошнит.
– Аню это не расстроит, – шепчет Руэн у меня в голове. – Это подарок для нее.
– Подарок? – кричу я. – Разве ты не видишь, дрочила… у меня нет денег! Мне только десять лет! – Я обхожу его.
– Ты нужен своей маме, Алекс, – замечает Руэн.
Я чувствую, как щемит сердце, но продолжаю идти.
Но тут образы мамы возникают у меня перед глазами: мама, какой я нашел ее в последний раз, сидящей на полу в нашей ванной комнате, с опущенной головой, с вывалившимся изо рта языком, совсем как у собаки. И в предыдущий раз, когда я вошел в кухню и увидел ее у раковины, и подумал, почему она плачет и режет морковь, но она не резала морковь, а в раковине плескалась кровь. И ранее, когда мне хотелось в туалет, и она не отвечала, и я открыл дверь и увидел, что она в ванне, без сознания, и голова вот-вот уйдет под воду.
И потом я вспомнил ее, стоящей в дверях кухни и наблюдающей, как я пытаюсь приготовить блюдо, называемое брускетта, с луком и сыром, но ограничиваюсь гренками с луком.
«Ты так похож на него», – сказала она, привалившись к дверному косяку.
«На кого?»
Она посмотрела на еду и улыбнулась: «На своего отца».
Я вспоминаю о том, как вышел из церкви в тот день, когда мы репетировали, готовясь к школьному рождественскому концерту. Мы пели «В яслях», мне надоело долго стоять на месте, и учитель разрешил мне выйти в туалет, но, когда я туда добрался, через открытую дверь дул сильный ветер, вот я и вышел на улицу.
Церковь со всех сторон окружали магазинчики, люди шли по тротуару. Я увидел маленькую девочку, которая ела чипсы, и подумал, может, она поделится со мной. Потом заметил полицейских и испугался, и тут же увидел синюю машину. Я случайно вышел из церкви, и в этот самый момент приехал мой папа, словно нас связывала эластичная лента, которая, сжавшись, одновременно притащила нас в одно место. Я никому не рассказывал, что видел его, даже маме. И я не думаю, что папа знал о моем присутствии. Помню, что говорили люди на похоронах полицейских: их убил злой человек, гореть ему за это в аду. И жены полицейских стояли такие печальные, и маленькой девочке предстояло расти сиротой.
А тут еще один эпизод возникает у меня в голове, и я понимаю, что он прятался в памяти целую вечность, как иголка, воткнутая в кресло, которая постоянно колет людей в зад, а они не понимают, что доставляет им боль.
Это мой отец, вытрясающий что-то тяжелое из большого блестящего черного мешка и укладывающий в пианино, в ту его часть, где струны. Он в синей футболке, и я вижу татуировку на его руке. Я не могу ее прочитать, потому что только пошел в школу, поэтому спрашиваю, что там написано.