Мальчик на вершине горы

Бойн Джон

— Надо же, ну прямо совсем без претензий.

— Да, у этих людей высокие требования, — сказала Ева. Она пребывала в панике из-за того, сколько всего нужно сделать, и расхаживала, щелкая пальцами в сторону прислуги, и приказывала работать быстрее. — Фюрер велел обращаться с ними, как… в общем, как с особами королевской крови.

— А я-то думала, что после кайзера Вильгельма для нас королевские особы пустое место, — буркнула себе под нос Эмма, села и стала составлять список продуктов с ферм Берхтесгадена, которые ей

понадобятся.

— Счастье, что я сейчас в школе, — сказал Пьеро Катарине на утренней перемене. — Дома дым коромыслом. Герта и Анге…

— Кто это Анге? — спросила Катарина. По ежедневным отчетам своего приятеля она хорошо знала жизнь Бергхофа.

— Новая служанка, — ответил Пьеро.

— Еще одна? — Катарина скроила гримаску. — Сколько ж ему всего нужно?

Пьеро нахмурился. Катарина очень ему нравилась, но он не одобрял ее манеру насмехаться над Фюрером.

— Ее взяли на замену, — объяснил он. — Фройляйн Браун уволила Вильгельмину.

— А за кем же теперь Фюрер гоняется?

— В доме с раннего утра переполох, — продолжал Пьеро, игнорируя дерзкий вопрос. Он давно пожалел, что посвятил Катарину в историю Гели и рассказал о предположениях Эммы, что Вильгельмина напоминает Гитлеру эту несчастную девушку. — Все книги подоставали с полок и протерли от пыли, лампочки повывинчивали из патронов и тоже протерли, а постельное белье перестирали, высушили и выгладили, чтобы было как новенькое.

— Столько возни, — изрекла Катарина, — и все из-за каких-то дураков.

Фюрер явился вечером накануне приезда гостей и устроил тщательную проверку резиденции, а после, к великому облегчению Евы, поздравил всех с отличной работой.

Наутро Беатрис вызвала Пьеро к себе в комнату — хотела убедиться, что форма «Дойче Юнгфольк» сидит на нем как подобает и его вид соответствует требованиям хозяина.

— Идеально, — одобрила тетя, оглядев мальчика с головы до ног. — Ты так быстро растешь, я боялась, что форма уже опять коротка.

Раздался стук, и в дверь заглянула Анге.

— Простите, фройляйн, — начала она, — но…

Пьеро повернулся и, подражая Еве, раздраженно щелкнул пальцами и указал на коридор.

— Выйди, — велел он. — Мы с тетей разговариваем.

Анге разинула рот и оторопело на него посмотрела; затем вышла и тихо притворила за собой дверь.

— Грубо разговаривать вовсе необязательно, Петер. — Тетя Беатрис ничуть не меньше Анге была ошарашена его тоном.

— А почему нет? — осведомился Пьеро. Он и сам сильно удивился, что повел себя так начальственно, но ему это очень понравилось. — Мы с вами разговаривали. Она перебила.

— Но это невежливо.

Пьеро был не согласен и не скрывал этого.

— Она служанка. А я — член «Дойче Юнгфольк». Я ведь в форме, тетя Беатрис, вы же видите! Она должна оказывать мне уважение, и не

меньше, чем солдату или офицеру.

Беатрис встала и отошла к окну. Она долго смотрела на вершины гор и проплывающие белые облака, упершись ладонями в подоконник, как будто пыталась унять гнев и не потерять самообладание.

— Возможно, тебе не стоит проводить столько времени с Фюрером, — обернувшись наконец и взглянув на племянника, сказала она.

— Почему это?

— Он очень занятой человек.

— Занятой, занятой, а говорит, что видит во мне большой потенциал, — гордо объявил Пьеро. — И потом, мы обсуждаем интересные вещи. И Фюрер меня слушает.

— Я тоже тебя слушаю, Петер, — напомнила Беатрис.

— Вы — другое.

— Почему?

— Вы женщина. Вы, конечно, все равно необходимы рейху, это понятно, но дела Германии должны решать мужчины, такие, как мы с Фюрером.

Беатрис позволила себе горько усмехнуться:

— Сам додумался, да?

— Нет, — ответил Пьеро, неуверенно помотав головой. Вслух его заявление прозвучало не слишком убедительно. Да и если подумать, мама тоже была женщина, но всегда знала, что для него хорошо. — Так Фюрер говорит.

— А ты, значит, мужчина? — поинтересовалась тетя. — В восемь лет?

— Скоро мне исполнится девять. — Пьеро вытянулся в полный рост. — Вы сами говорили, что я расту не по дням, а по часам.

Беатрис села на кровать и похлопала по одеялу, приглашая племянника сесть рядом.

— О чем еще беседует с тобой Фюрер? — спросила она.

— Ну, это все довольно сложно, — протянул Пьеро. — Это про историю и политику. А Фюрер говорит, что женский ум…

— Ты все же попробуй. Я постараюсь понять.

— Мы обсуждаем, как нас обокрали.

— Нас? Кого это нас? Меня и тебя? Тебя и его?

— Нас всех. Немецкий народ.

— Ах да, разумеется. Ты же теперь немец. Я забыла.

— Мой отец немец по праву рождения, и я тоже, — ответил Пьеро, словно бы защищаясь.

— И что же конкретно у нас украли?

— Нашу страну. Нашу гордость. Украли евреи. Понимаете, они потихоньку, исподволь завоевывают весь мир. После Великой войны…

— Но, Петер, — не выдержала Беатрис, — не забывай все же, что Великую войну мы проиграли.

— Пожалуйста, не перебивайте, когда я говорю, тетя Беатрис, — со вздохом сказал Пьеро. — Так вы проявляете неуважение ко мне, своему собеседнику. Я, конечно же, помню, что мы проиграли, но и вы, в свою очередь, не можете отрицать, что после войны нам пришлось терпеть величайшие унижения. Союзникам было мало, что они победили, они хотели еще наказать немецкий народ, поставив его на колени. И в нашей стране нашлось немало трусов, которые чересчур легко сдались врагу. И мы такой ошибки не повторим.