Мальчик на вершине горы

Бойн Джон

— Вы прямо весь белый, — заметил Пьеро и добавил, подражая акценту герцога: — Высота, знаете ли. Ужасно изматывает. Не правда ли, Эрнст?

Позднее тем же вечером Эмма вручила Пьеро поднос с пирожными и попросила отнести в кабинет, где Фюрер увлеченно беседовал с герцогом.

— А, Петер, — сказал Фюрер, когда мальчик вошел, и похлопал по столику между креслами: — Поставь сюда.

— Принести что-нибудь еще, мой Фюрер? Ваше королевское высочество? — спросил он, но так волновался, что назвал каждого чужим титулом, и мужчины расхохотались.

— А неплохо было бы, да? — хмыкнул герцог. —

Если бы я переехал сюда и стал править Германией?

— Или если бы я завоевал Англию, — любезно отозвался Фюрер.

От этих слов улыбка герцога несколько завяла, и он принялся теребить обручальное кольцо — снимать его и снова надевать.

— А у вас всегда мальчик исполняет эти обязанности, герр Гитлер? — поинтересовался он. — У вас нет камердинера?

— Нет, — ответил Фюрер. — А что, нужен?

— У каждого джентльмена должен быть камердинер. Или хотя бы лакей в уголке комнаты на случай, если что-то потребуется.

Гитлер, поразмыслив, качнул подбородком, словно бы изумляясь представлениям собеседника об этикете.

— Петер. — Он показал в угол у двери: — Встань там. Назначаю тебя почетным лакеем на время визита герцога.

— Слушаюсь, мой Фюрер. — Пьеро с гордым видом переместился куда приказано и замер, стараясь не дышать.

— С нами все чрезвычайно любезны, — продолжал герцог, закуривая. — Куда бы мы ни приехали, нас везде встречали с небывалым гостеприимством. Мы чрезвычайно довольны визитом. — Он подался вперед: — Уоллис права, и я тоже уверен, что если англичане узнают вас лучше, то они поймут, что вы весьма достойный человек. У нас с вами, знаете ли, много общего.

— В самом деле?

— Да, нас объединяет целеустремленность и вера в особое предназначение нашего народа.

Фюрер, не отвечая, подлил гостю виски.

— Насколько я понимаю ситуацию, — сказал герцог, — наши страны добьются большего, объединившись, а не по отдельности. Это, разумеется, будет не официальный союз, скорее добрососедское сотрудничество, как было у нас с французами, хотя с теми, что и говорить, приходится держать ухо востро. Мы же не хотим повторения того безумия, что случилось двадцать лет назад. Слишком много невинных жизней потеряно в той войне. Причем с обеих сторон.

— Да, — тихо вымолвил Фюрер. — Я тоже там участвовал.

— И я.

— Вы?

— Нет, не на поле боя, разумеется. Я тогда был наследником трона. То есть на особом положении. У меня, изволите ли видеть, и сейчас особое положение.

— Но не то, что при рождении, — отметил Фюрер. — Хотя обстоятельства, полагаю, могут измениться. Со временем.

Герцог заозирался, словно опасаясь, что за шторами прячутся шпионы. Но его взгляд ни на секунду не задержался на Пьеро; герцога он интересовал не больше, чем какая-нибудь статуя.

— Вы знаете, правительство Британии возражало против моего приезда сюда, — доверительно сообщил он. — И мой брат Берти [4] тоже. Они подняли страшный шум. Болдуин [5] , Черчилль — все расшумелись.

— Но зачем вам их слушать? — спросил Гитлер. — Вы больше не король. Вы свободный человек. И вольны делать что захотите.

— Свободным мне не стать никогда, — трагическим голосом произнес герцог. — Да и потом, есть ведь и финансовый вопрос, если вы понимаете, о чем я. Не могу

же я взять и пойти работать.

4

Георг VI — король, занявший престол после отречения брата Эдуарда VII (предпочитавшего, чтобы его называли Дэвид).

5

Стэнли Болдуин (1867–1947) — британский премьер-министр с 1923 по 1929 и с 1935 по 1937 год, был инициатором отречения от престола Эдуарда VII в 1937-м, но после того как это случилось, ушел в отставку с поста премьер-министра по настоянию Георга VI.

— Почему нет?

— Чем же, по-вашему, мне следует заняться? Встать за прилавок в мужском отделе «Хэрродс»? Открыть галантерейный магазин? Сделаться лакеем, как наш юный друг? — Он показал на Пьеро и засмеялся.

— И то, и другое, и третье — достойные, честные профессии, — тихо отозвался Фюрер. — Хотя, возможно, и не достойные бывшего короля. Но, вероятно, имеются другие… варианты? — Герцог качал головой, как будто не слыша вопроса, и Фюрер улыбнулся: — Вы когда-нибудь жалели о своем решении отречься от трона?

— Ни секунды, — ответил герцог, и даже Пьеро почувствовал в его голосе фальшь. — Я не мог нормально выполнять свои обязанности, понимаете ли, без помощи и поддержки женщины, которую я люблю. Так и сказал в своей прощальной речи. Но ей ни за что не дали бы стать королевой, нет-нет.

— И вы полагаете, что от вас избавились по одной только этой причине? — спросил Фюрер.

— А вы полагаете иначе?

— Я думаю, они вас боялись, — сказал Фюрер. — Точно так же, как сейчас боятся меня. Им известно ваше мнение относительно связи между нашими странами, о том, насколько она должна быть тесна. А как же иначе? Ваша бабушка, королева Виктория, приходилась бабушкой и нашему последнему кайзеру. А ваш дедушка, принц Альберт, родом из Кобурга. Наши страны тесно переплетены. Мы напоминаем два больших дуба, растущих очень близко. У нас одна корневая система. Срубите один дуб — и пострадает другой. Ухаживайте за одним — и укрепятся оба.

Герцог, поразмыслив, ответил:

— Да, в этом, пожалуй, что-то есть.

— Вас лишили права, данного вам по факту рождения, — продолжал Фюрер, гневно повышая голос. — Как вы это терпите?

— А что парнишке остается? — сказал герцог. — Дело сделано, назад не воротишь.

— Как знать, что нам уготовано в будущем.

— Что вы имеете в виду?

— В Германии скоро все изменится. Мы снова становимся сильной державой. Стараемся занять подобающее место в мире. И Англию, думаю, также ждут перемены. Вы, насколько я вижу, человек, мыслящий масштабно. Вам не кажется, что вы с герцогиней принесете куда больше пользы своей стране, если станете королем и королевой?

Герцог прикусил губу и нахмурился.

— Невозможно, — после паузы пробормотал он. — Я упустил свой шанс.

— Все возможно. Посмотрите на меня: лидер единой Германии, а я ведь из низов. Мой отец был сапожник.

— А мой — король.

— А мой — солдат, — сказал Пьеро из угла. Слова вылетели изо рта сами собой, внезапно, и оба мужчины воззрились на него в изумлении, так, словно начисто забыли о его присутствии. Во взгляде Фюрера было столько ярости, что у мальчика в животе странно екнуло, и он испугался, что его сейчас вырвет.