Мальчик с лесного берега
Шрифт:
— Можешь занять корягу, — сказал Рой.
Это было самое лучшее место. Я поблагодарил его, хотя и знал, что толку от этого не будет: откуда бы я ни удил, он все равно будет забрасывать свою лесу поближе к моей, а потом подойдет и сам и станет разговаривать. Он не верил, что шум может распугать рыбу.
— Ты видел когда-нибудь у рыбы уши? — спрашивал он бывало.
Я говорил «нет», и он продолжал:
— Как же она тогда может слышать? Если б рыбы слышали, они бы и говорили или там лаяли. Ты когда-нибудь слыхал, как рыба говорит?
— Нет, — отвечал я, — а вот, как рыба лает, я слыхал.
— Врешь
Я прошел по коряге и уселся на развилке. Коряга была наполовину в воде. Я мог бы опустить с нее лесу прямо в бочаг, но только я люблю закидывать удочку. Я насадил на крючки по куску беззубки, примерно на ярд опустил леску, надавил большим пальцем деревянную катушку и взмахнул удилищем. Грузило, описав дугу, потянуло за собой леску и плюхнулось в воду как раз там, где мне нужно было. Рой размотал накрученную на рогульку толстую леску, наживил и, раскрутив над головой, забросил. Болт, служивший ему грузилом, бултыхнулся в воду совсем близко от меня, слишком близко. Я даже подпрыгнул — ведь я-то знаю, что шум может распугать рыбу.
Некоторое время мы сидели тихо. Я отпустил леску и ждал, когда начнется клев. Потом Рой встал, подошел к моей коряге и пробрался ко мне.
— Ты почему в школу не ходишь? — спросил он меня.
— Далеко слишком, — ответил я.
— До школы никогда не бывает слишком далеко, — важно проговорил он. — Дошел бы как-нибудь.
— Слишком долго нужно ходить, — сказал я. — Два часа.
— Подумаешь, какие-то два часа. А ты читать и писать-то умеешь?
— Да, — ответил я. Я умел немножко читать. А писать почти совсем не умел. Обычно, когда мне задавали такие вопросы, то ожидали, что я скажу «нет», но я не любил говорить «нет».
— Этого мало, — заявил Рой Кармайкл. — Нужно еще знать счет, а потом историю.
— Ясное дело, — говорю. — Я бы и сам хотел знать все это.
— Да, брат. Тебе надо бы ходить в школу в Касл-Доннингтон.
— Я там и учился. Только мисс Джилспай выгнала меня.
— За что это? — Рой сразу же обозлился.
— Сказала, что я очень грязный; потом книжек я с собой не носил. А что толку было их носить? Я переплывал реку, чтоб сэкономить время, и один раз нечаянно уронил книжки в воду, у самой Стрелки. Когда я их вытащил, они уже никуда не годились. А что я грязный, так это просто смех было слышать: ведь я каждый день переплывал реку.
— А хоть бы и грязный, что из этого? Беда невелика. В грязи еще ничего плохого нет. Знаешь, кто ходит чистый? Только галантерейщики и мясники. Да еще те, что сидят в конторах, и зубные врачи. Знаешь, Эдгар, кто там лучшие ученики в этой школе?
— Нет, — ответил я, думая о рыбе.
— Сынки этих галантерейщиков и мясников. А знаешь, кем они будут, когда вырастут?
— Нет.
— Галантерейщиками и мясниками. Видал я таких. Школы — это для них. А грязные могут катиться ко всем чертям. Ты можешь катиться ко всем чертям. Меня, будь я мальчишкой, тоже послали бы ко всем чертям. Я — единственный человек на свете, умеющий провести пароход вверх по Малому Муррею, но я могу катиться ко всем чертям. А те, кто торгует подштанниками и ходит с чистой шеей, те — другое дело. Если б у меня был пароход, я бы научил тебя, как провести его вверх по Малому Муррею. Я — единственный человек на свете, который знает это дело. Твой отец чем занимается, Эдгар?
Рой знал, чем занимается мой отец, но я все-таки ответил ему; «Продает дрова».
— Что же, разве это причина, чтоб унижать человека?
Но я уже его не слушал. Я почувствовал, что удилище мое дрогнуло — у меня начинало клевать. Я представил себе, как рыба сбоку берет наживку, тянет ее, еще не касаясь крючка. Я замер в ожидании. И тут-то все и произошло.
— Погляди на свою лесу, — говорю я Рою.
Он взглянул на берег и увидел, что ивовый прут, к которому он привязал свою жерлицу, выскочил из земли и лежит уже у самой воды. Но не успел он еще отойти от меня, как я почувствовал сильный рывок — чудовищный рывок, — дернул удочку кверху, чтоб подсечь рыбу, но удилище изогнулось и чуть было не сломалось. Тогда я понял, что это — моя большая треска.
— Ты зацепил мою лесу! — заорал мне в ухо Рой. — Мою рыбу упустишь!
— Да у меня рыба, у меня! — кричал я ему в ответ, изо всех сил вцепившись в удилище и едва не падая в воду, но не разжимая рук.
— Нет, это ты зацепил мою лесу. Давай сюда удочку.
Красный и взъерошенный, он приплясывал на коряге.
— Ты мне лесу погубишь! Куда ты тянешь? Упустишь рыбу!
Мне некогда было глядеть еще и на лесу Роя. Я старался не упустить ту рыбу, которая натягивала лесу у меня, и в то же время держаться подальше от Роя, чтоб он не мог отнять у меня удочку.
— Да ты что это в самом деле? — сказал Рой и крепко ухватился за мое удилище. — Сейчас же отпусти. Вот я сломаю удилище о твою спину.
Рыба тянула, удилище выгибалось, Рой и я крепко держались за него.
Потом Рой размахнулся и сшиб меня с коряги назад, прямо в воду — там было мелко, — а когда я выбрался оттуда, он уже наматывал лесу на катушку, медленно двигаясь к берегу и вываживая за собой рыбу. Я подбежал и хотел отнять у него удочку, но он оттолкнул меня и вытащил рыбу на берег.
Так и есть, настоящая муррейская треска, здоровенная, даже побольше, чем на двадцать фунтов весом. Рой тащил ее вверх, подальше от воды, а она била хвостом и разевала рот. Я ухватился за леску — теперь-то уж ясно было, кто из нас поймал эту рыбу.
— Мой крючок! Моя леса! — закричал я на Роя чуть не плача. — Ты вытянул мою рыбу.
Это его леса зацепилась за мою и испортила все дело. Но я кричал ему только одно: «Ты вытянул мою рыбу!»
— Да ты что, в своем уме? — ответил Рой, и я решил, что он меня сейчас ударит. — Кто вытянул эту рыбу? Я. У тебя бы силенки не хватило, ты бы сам свалился в бочаг и рыбу упустил.
— Ты вытянул мою рыбу, — повторил я. — Ту самую, которую я так мечтал поймать.
— Вот ты и поймал ее, — сказал Рой и наступил на треску, чтобы вытащить у нее из пасти крючок.
— Нет. Это ты поймал ее!
— Ведь она была на твоем крючке. — Теперь Рой уже смеялся.
— Это все равно! Вытащил ее ты. Значит, ты ее и поймал. Ты отнял ее у меня. Вытянул мою рыбу.
— Да бери ты ее, пожалуйста.
— Теперь она мне не нужна. Я сам хотел поймать ее.
— Тьфу черт! Ведь ты ее и поймал. Можешь всем говорить, что это ты поймал ее. Я ничего не скажу.