Мальчик в больших башмаках
Шрифт:
С наступлением темноты Печалин с солдатами полз поближе к переднему краю противника, устанавливал репродуктор «под самым его носом» и возвращался в блиндаж. Затем он открывал чемоданчик и хитро подмигивал окружавшим его солдатам:
– Ну-с, с чего начнем?
И тогда люди, изо дня в день слышавшие только свист нуль, вон снарядов и мин, взрывы бомб и стоны раненых, просили:
– Музыку, товарищ старший лейтенант, порадуйте душу.
И над окопами, где совсем недавно плясала смерть, взмывала песня про девушку Катюшу. Не один солдат
Звуки музыки уплывали куда-то вдаль, и вот уже звучит густой баритон Сергея Печали и а. На немецком языке он обращается к противнику:
«Ахтунг, ахтунг! Немецкие солдаты и офицеры!»
Еще над передним краем царит тишина. Еще противник не понял, о чем идет речь. Еще голос звучит громко и властно:
Вы пришли на пашу землю, чтобы пас поработить. Но это вам не удастся…
И тогда начиналось то «веселье», о котором говорили солдаты при появлении в окопах Печалипа. Немцы принимались налить изо всех стволов, чтобы заглушить голос правды.
Вот и поговори с ними!
– шутили советские солдаты.
– Ему толкуй не толкуй - все бесполезно.
Словом фашиста не проймешь. Пока грабит - кричит: «Хайль Гитлер!» Попался - лапки кверху: «Гитлер капут».
В тот вечер, когда Карл и Викентий переходили линию фронта, Печалин расположил свою радиостанцию неподалеку от пулеметчиков. Полковник Светлович специально пришел на передовую, чтобы послушать передачу. Внезапный вызов в штаб помешал этому. Попрощавшись с пулеметчиками, командир подошел к Печалину.
– Жалко, не дали мне послушать ваш концерт. Скоро начнете?
Печалин посмотрел на часы:
– Минут через десять, товарищ полковник.
– Пластинку прокрутите?
– Придется.
– Подбодрите людей. Ну, а на тех,- полковник кивнул в сторону противника,- производят какое-нибудь впечатление ваши передачи? Слушают вас?
– Пока не мешают офицеры, слушают. А вообще-то больше на них действуют артиллерия и авиация.
Полковник улыбнулся.
– Битье определяет сознание. Но не беспокойтесь: придет время и они припомнят, что русские не бросают слов на ветер. Желаю вам успеха.
Полковник ушел. Печалнн некоторое время стоял один, прислушиваясь. Тихо шелестели листья березы. Временами разрывные пули, коснувшись листков пли веток, резко, как автоматный выстрел, хлопали над головой.
«Пора начинать»,- решил Печалин. Он спустился в блиндаж, взял микрофон:
– Говорит оконная радиостанция,- и пустил пластинку.
Утихла перестрелка. Пули перестали рваться у березки.
Зазвучала песня:
Вечерний звон, вечерний звон, Как много дум наводит он…Печалин вышел из блиндажа. Далеко на западе поднималось зарево. Где-то горели села. «Об этом нужно
– Товарищ старший лейтенант,- позвал тихо Пашко.- Кто-то ползет…
Печалин прильнул к брустверу.
– Видите?
– Да, вижу… Не стрелять, пусть ползут.
Ждали. А из репродуктора тихо лилась песня:
И как я, с ней навек простясь, Услышал звон в последний раз…Люди ползли. Осторожно, без шума. Вот они уже у окопа.
– Мы свои, товарищи, - услышали пулеметчики.
– По-русски говорят. Отозваться?- спросил Пашко.
Сюда ползите. Сюда,- позвал Печалин, на всякий сличай доставая из кармана пистолет.
– Мы свои, партизаны,- снова послышался голос.
– Прыгайте в окоп,- приказал старший лейтенант.
И все же знакомство с Карлом и Викентием началось с того, что их заставили поднять руки. Потом, в блиндаже, после опроса, начался дружеский разговор. Печалин, выслушав Викентия и Карла, сказал:
– Послушайте, Карл. А вы скажите им пару слов.- Он передал Карлу микрофон.
– Ахтунг, ахтунг. С вами будет говорить бывший немецкий солдат…
– Час тому назад я перешел линию фронта. Я видел ужасы, от которых стынет кровь. За вашей спиной гестапо, СС и СД жгут села и расстреливают мирных жителей. Что бы вы сказали, если бы так обращались с вашими матерями, женами н детьми?..
Речь Карла несколько раз прерывалась артиллерийскими и минометными налетами.
– Ишь, как разошлись. Не нравится,- говорили солдаты, посылая в ответ мины и снаряды.
До утра длилась горячая перестрелка.
На рассвете Печалин взял свой чемоданчик и все остальное хозяйство и уехал вместе с Карлом и Викентием в штаб армии.
Так и не удалось полковнику Светловичу встретиться с людьми, которые могли рассказать ему о сыне, жене и матери.
ПЛЕЧОМ К ПЛЕЧУ
Пришли, стали рядом - плечом к плечу - в окопах на передовой. Их новенькие, чистые шинели и мундиры как-то непривычно, совсем не по-военному выглядели рядом с потертыми, простреленными пулями и пробитыми осколками гимнастерками и бушлатами русских товарищей но оружию.
Присматривались друг к другу, искали любой повод, чтобы заговорить.
– Товарищ, у вас есть запалки?
Зачем, спрашивается, человеку спички, если он тут же, забыв о своей просьбе, доставал из кармана зажигалку и давал собеседнику прикурить. Но контакт, глядишь, установлен.
– Как здесь у вас?
– Спокойно.
В этот момент над головой со зловещим шелестом пролетал снаряд. Один, второй… Раздавались взрывы.
– Это называется спокойно?
– Пустяки.
Действительно, по сравнению с тем, что позднее пережили солдаты польской дивизии имени Тадеуша Костюшко, это были пустяки.