Мальчики и девочки (Повести, роман)
Шрифт:
Тут же стояла на хвосте голубая перламутровая рыбка, висел портрет козла, написанный на большом полотне. Козел был мудрый и бородатый. А высоко на стене, на уровне антресолей, висела известная по учебникам истории картина. Мамонты, подняв хоботы и устремив вперед бивни, идут из глубины веков. Под мамонтами, вырезанная из дерева, голова антилопы кана, с настоящими рогами, керамика, стекло, ритуальная ложка с верховьев Енисея. Бивни слона, клыки моржа, китовый ус, похожий на изогнутую саблю, засушенные редкие рыбы… Чего тут только не было!
Василий
– Кто из вас будет показывать?
Надя молча отошла в сторону, Николай Николаевич вопросительно повернулся к Рюминой.
– Сам, Коля, сам, – сказала она.
– Мы привезли разные работы, – начал отец Нади, – и Геракла, она делала его в восемь лет, и Жанну д'Арк. Лидия Львовна Устинова, педагог Дворца пионеров, считает, что все это бесперспективно.
– Наталья Алексеевна ввела меня в курс вашей проблемы, – перебил художник.
Николай Николаевич развязал тесемки папки и выпрямился.
– Я готов, готов, давайте, – нетерпеливо попросил Брагин.
Отец Нади, уловив в его голосе недовольные нотки, принялся быстро перекладывать листы. Ему показалось, что присутствие гостей утомило хозяина мастерской, а ему хотелось показать как можно больше рисунков Нади.
– Стойте, стойте, – улыбнулся старик. – Вы что, показываете или считаете?
– Я боюсь занять много времени.
– Не бойтесь, – проворчал Брагин. – Начните сначала.
Старый художник обладал редким даром – он умел смотреть.
– Эту папку оставьте у меня на несколько дней, – попросил он. – Я потом хочу ее один изучить.
– Конечно, конечно, пожалуйста, – сказал Рощин. – Василий Алексеевич, что нужно сделать, чтобы нам не поссориться с педагогом Дворца пионеров?
– А ничего не нужно. Радоваться нужно.
Он положил руку Наде на плечо, и они пошли вдвоем по мастерской, оставив Николая Николаевича с его вопросами одного.
– Нравится тебе здесь, Козленок?
– Да, очень нравится.
– Я тебе скажу по секрету: мне и самому нравится. Люблю свою мастерскую. Мой внук не разрешает отдавать никуда этого зверя, – показал он на статую гималайского медведя. – Приходит и гладит, как живого. И мне жалко его отдавать.
– А мне можно погладить?
– Конечно, Козленок.
Надя погладила медведя, зашла с другой стороны, заглянула за спину зверя, туда, где на шкафу стояла большая китайская ваза с перьями.
– Букет страусовых перьев у меня потихоньку растаскивают мои внуки и внучки. А я делаю вид, что не замечаю. Какое тебе подарить? – Он потянулся к вазе. – Это или это?
– Не надо никакого, пожалуйста.
– Почему? – удивился художник.
– У меня к страусам особое отношение. Они очень глупые.
– Откуда ты взяла?
– У них глаза вдвое тяжелее мозга.
– Вот никогда бы не подумал.
– Да. Когда Международный совет по охране птиц предложил всем странам выбрать птицу для герба, то Австралия отказалась от страуса. Дания жаворонка выбрала, Англия – малиновку, Австралия должна была выбрать страуса, эта же птица нигде больше не водится, а они отказались, на удивление всем. Какабуру какую-то выбрали.
– Есть такая птица в Австралии, птица-хохотушка. Хохочет и хохочет с утра до вечера. Веселый у них герб получается, ничего не скажешь.
Девочка и старик рассмеялись. Они прошли еще дальше к стеклянному шкафчику с небольшими скульптурками. Художник открыл дверцу маленьким ключом, поставил на ладонь фигурку слона.
– Здесь все подарки, – объяснил он. – И это тоже подарок моего ученика. Из Индии привез. Ужасно дорогая вещь.
– Из Индии – это еще ничего, – сказала Надя.
– Почему? Что ты имеешь в виду?
– Жалко их, – вздохнула девочка.
– Кого?
– Слонов. Из них теперь консервы делают. Не в Индии, а в других странах.
– Ты что-то путаешь, Козленок. Нигде из слонов консервы не делают.
– Делают, честное слово. В Африке… Там есть какой-то знаменитый заповедник, забыла, как называется…
– Серенгетия?
– Да, кажется… И еще какое-то название около заповедника.
– Танзания?
– Танзания, – обрадовалась девочка. – Там построили консервный завод на четыре тысячи животных. В основном зебры, антилопы-гну, слоны.
– И зебры? – возмутился старик.
– Да, – кивнула Надя. – А из слонов еще корзины для бумаг делают. Отрубят ногу, поставят на пол – и получается корзина. Они их туристам продают… Для экзотики…
– Негодяи, до чего докатились. За слоновой костью охотились, теперь корзины для бумаг. Да откуда ты все это знаешь, Козленок?
– Из «Пионерской правды».
– Там об этом пишут?
– Там вообще про животных много пишут. И про лохнесское чудовище, и про крокодилов. Их тоже на сумочки переводят. Но крокодилов не так жалко, как слонов.
– Все-таки жалко, – сказал старик.
– Немножко жалко, конечно, – согласилась Надя.
– Интересная у вас газета. Придется подписаться и мне на «Пионерскую правду».
Девочка улыбнулась. Папа, Наталья Алексеевна и Алеша в другом конце мастерской разглядывали статую обезьяны. Все трое ощущали некоторую неловкость оттого, что художник про них забыл. Они не слышали, о чем разговаривала девочка с Василием Алексеевичем. Надя что-то спросила, остановившись перед портретом козла, и академик пространно и заинтересованно принялся ей рассказывать о своей работе, совсем не так скупо, как за час до этого Рюминой, Алеше и Николаю Николаевичу. Каждый из троих невольно подумал, что для Василия Алексеевича существует сейчас только Надя Рощина. Впрочем, сама себя она маленькой не считала и, почувствовав расположение старого художника и его уважительное отношение, стояла рядом с ним, как равная с равным.