Мальчики и девочки (Повести, роман)

Пашнев Эдуард Иванович

– Я останусь, может, что-нибудь надо сделать, помочь Тане…

– Оставайся, – не расслышав до конца всю фразу, согласился Марат.

Надя бегом вернулась к подъезду дома, взлетела одним духом на третий этаж, словно от этого зависело – жить или умереть Дуське.

– Мне Марат Антонович велел остаться, – сообщила она тете. – Я разденусь, можно, да?

Выглянула из своей комнаты Таня.

– Что еще, Надя? – спросила она издалека.

– Я вернулась, может, нужно подежурить. Вы не спали, а я хорошо выспалась. Или куда сбегать?

– Нет,

ничего не нужно, – сухо ответила Таня.

– Я потому, что она же мне не чужая, мы же вместе… Нерастанкино.

– Господи, Надя, я не сомневаюсь, что ты очень благородная девочка, – сказала Таня и закрыла за собой дверь.

– Что ты в чужое несчастье лезешь? – спросила тетя.

– Я не лезу, я думала… Извините.

Надя поняла, что горе свое они не захотели разделить с ней, не поверили, что Дуська ей не чужая. Спешить было некуда. Она медленно обогнула дом, медленно двинулась вдоль невысокой чугунной оградки, отделяющей скверик от тротуара.

– Эй, девочка, не видишь, что ли? Обойди, – крикнул ей старик с лавочки и показал тростью, где она должна обойти. – Я спрашиваю, не видишь, что ли?

– Не вижу, – растерянно призналась Надя. Никого вокруг не было, тротуар перед ней лежал пустой, разрисованный по приказанию Дуськи цветными мелками: африканскими слонами, крокодилами и бегемотами.

– Погляди, погляди под ноги. Про рисунки я тебе говорю, – разозлился он.

Надя беззвучно заплакала и, смахнув ладошкой слезы, пошла назад.

– Обидел я ее, видите ли, – обратился старик к двум женщинам, прокладывавшим новую дорожку в обход рисунков, – красоту топтать не позволил.

Надя побежала, чтобы побыстрее скрыться за углом дома и не слышать его слов. Ей было так горько, как еще никогда не было.

Сумочка

Жаркое и сухое лето катило по улицам Москвы, скверам и паркам раньше времени увядшую и скрюченную в хрусткие стручки листву. Марат, Таня и Дуська были далеко у моря. Перед их отъездом Надя разговаривала с ними со всеми по телефону, голоса звучали радостно, звонко, особенно у Дуськи, и на минутку показалось, что все хорошо, ничего не изменилось. Но трубка легла на рычаг, и во всем теле наступила тишина, какое-то печальное спокойствие. Строительство Нерастанкино остановилось. Законсервировали первый этаж, кабинет Марата, круглую гостиную с камином и скрипучими лестницами. И никто не мог сказать, нужно ли мечтать дальше, нужно ли возводить второй этаж и башню.

Но Лаврушинский переулок по-прежнему звал к себе, и в один из невыносимо пыльных и тоскливых дней Надя привела сюда Ленку.

– Здесь живет Марат. Посидим на лавочке?

Они сели напротив дома. Надя поставила на колени сумочку, щелкнула задумчиво замком, спросила:

– Хочешь понюхать? Мой кислород.

Ленка недоверчиво склонилась над раскрытой сумочкой, в которой лежал носовой платок и удостоверение на право бесплатного посещения музеев.

– Ты что? – сказала она. – Табаком же пахнет.

– Табаком, – согласилась Надя, – поэтому и мой кислород. Здесь лежали сигареты. Мы ходили по Москве, я ему выдавала по одной, пока он все не искурил. Осталась пустая пачка. Знаешь, сколько прошло времени? Больше полугода. А запах сохранился. Правда, удивительно?

– Да, удивительно, – согласилась Ленка. Но удивительно было другое: что Надя вдыхает табачный запах сумочки.

– Как ты думаешь, – щелкнув замком, сказала Надя, переводя разговор на другую тему, – почему должны были умереть Ромео и Джульетта?

– Потому что они, как идиоты, любили друг друга, – не задумываясь, ответила Ленка.

– Разве это основание для смерти? Они в своей любви достигли высшей гармонии. Значит, смерть и есть торжество высшей гармонии. Разве это правильно?

– На такие темы я отказываюсь говорить, – заявила Ленка. – Пойдем отсюда. Тоже мне дом, архитектурный памятник XX века.

– Тоже мне сестра милосердия нашлась, – сказала Надя. – Откуда ты меня хочешь увести? От самой себя? Ладно, пойдем. Только через Арбат. Я тебе одну штуку покажу.

Напротив небольшой витрины антикварного магазина стояли малолитражка с английским флагом на капоте и несколько «Волг». Негр следом за женщиной с голубоватыми, пышно взбитыми волосами вынес из дверей магазина большую бронзовую статуэтку и положил на заднее сиденье малолитражки. Женщина села за руль и уехала, а негр пошел пешком вдоль Арбата, глядя вслед машине.

– Где же она? – сказала Надя, разглядывая витрину. – Я тебе хотела показать одну вещь, а ее нет.

– Может, та самая, что негр унес?

– Нет, он вынес статуэтку, а я хотела тебе показать часы. Мы их «купили» с Маратом еще до его поездки в Астрахань и до болезни Дуськи. Может, переставили? Зайдем?

Девочки побродили вдоль прилавков и полок, поглазели заодно на картины, хрусталь.

– Вы что ищете, девушки? – спросил у них мужчина в синем халате.

– На витрине стояли часы, – повернулась к нему Надя, – каминные часы под античность. С бронзовым портиком и двумя мраморными фигурками.

– Помню, помню, были такие, долго стояли. «Сафо и Фаон» назывались. У нее хитон на одном плече, а он с копьем, выходят в обнимку из портика. Продали.

– Продали? – огорчилась Надя.

– Милые мои, у нас магазин, а не музей.

– Они же очень дорого стоили.

– На такие вещи никто денег не жалеет. У кого они есть, конечно.

Его отвлекли две таинственно перешептывающиеся женщины. Девушки не стали ждать, когда он снова к ним обернется и доскажет историю каминных часов. Они вышли на улицу.

В витрине поблескивали два серебряных слона, держащих в хоботах тарелку гонга, стоял бронзовый водолей в виде фигурки льва с трубочкой во рту и ручкой на спине, несколько фарфоровых статуэток, а каминных часов не было.