Мальчишник
Шрифт:
— Я не получила в Марселе никакого счастья. Счастье вытаскивает сурок из расписного барабанчика бродячего савойяра. (Вика потом уточнила в словаре, кто такой «савойяр» — житель исторической области во Франции, в Альпах, в Савойе.) Но Марсель, Миша, мне понравился. Я часто поднималась на высокую скалу, где был храм. Марсельцы туда приносили дары, благодарили за спасение жизни на море или на суше.
— Мы с Викой были в Марселе. По туризму. И нас тоже поразил храм на скале. В храме было очень много маленьких моделей различных кораблей — парусных и современных, рыбачьих шхун, автомобилей, мотоциклов.
— Дары.
— Ну да. За спасение жизни.
— С этой скалы я смотрела на город. Часами. Любовалась настоящими большими кораблями. Я ведь, Миша, родилась в Севастополе.
— Виден остров, где в крепости был заточен Эдмон Дантес, — опять не выдержал я и вспомнил графа Монте-Кристо. — Вика сделала снимок крепости.
— Вы были в туризме, Миша, а мне надо было как-то существовать, иметь работу. Работы не было, жила на улице Пустой кошелек. Пыталась устроиться в Монте-Карло. Игорные заведения были закрыты.
Из Франции перебралась в Америку, в Нью-Йорк. Дома как утесы, электрический чудо-город и в то же время лавки, торгующие кониной, над входом в которые вместо вывесок натуральные лошадиные головы. Это все-таки поражало, что ни говори.
В Америке познакомилась с Луначарским, Красиным. Присутствовала на собраниях, на которых они выступали. Называлось — ходить на чердаки нижнего Нью-Йорка: заброшенные фабричные здания часто занимались под рабочие клубы. В одном из таких зданий собиралась нью-йоркская секция большевиков. Здесь я увидела впервые Федора Федотова — профессионала-революционера. Вид у него, Миша, был — ну, просто attaboy. Переводится как восклицание: «Вот это парень! Молодец!» Я спросила его, где он работает.
— В «Пони-экспресс».
— А что это такое?
— Почта. На лошадях, где бездорожье.
Угостил меня чили: невероятно острый перец, фасоль, помидоры и тушеное мясо. И слезы из глаз. Ему смешно, и тоже до слез.
Я подумал, так иногда смеялся и Левка — до слез.
Федор Федотов и Роза Маркус («Я была красивой, Миша!») полюбили друг друга и начали жить вместе, где придется, где возможна была самая умеренная оплата за квартиру, потому что, с точки зрения американцев, у них не было «никаких привилегий денег». В партию Роза Маркус вступила в апреле 1917 года там же, в Америке. Выполняла поручения по организационной работе. Попала в тюрьму. Временная тюрьма была в нижних этажах статуи Свободы. Зарегистрировали как русскую эмигрантку-революционерку. Вскоре после февральской революции из Москвы приехал уполномоченный от партии большевиков Шереметьев, чтобы помочь русским эмигрантам вернуться на родину. Розу Маркус, как молодого и активного члена партии, оставили в Нью-Йорке для дальнейшей работы. Позже выезд в Москву ей организовал известный большевик Мартенс: выдал бумагу — «явку» в Коминтерн. В исполкоме Коминтерна работал тогда Рихард Зорге. Федор Федотов вернулся в Россию первым: бежал в трюме корабля — ну, атабой!
— Помню «Националь» того времени, куда нас вначале поселили. Съехались мы из разных стран. Интернационалисты. Молодой, энергичный народ — беседы, споры, надежды. Кто рассказывал, как встретил в Румынии Махно или с кем нелегально перевозил в Россию библиотеки Плеханова и Карпинского [3] . Совместные обеды, ужины и даже чили готовили. Стрекочут швейные машинки, в коридорах бегают дети. Выйдешь к ним, они тебя окружат, а ты их обнимешь и стоишь. Жизнь, в общем, Миша. Молодая, замечательная жизнь была. Честная, светлая, активная. Из окон виден Кремль.
3
Скорее всего это была не библиотека, а партийный архив, который хранился в Швейцарии. Одной из тех, кто нелегально перевозила архив в Россию, была латышка Валентина Федоровна Варбот. Она и сейчас живет в доме на Серафимовича, а ее дочь Елена Петоян в детстве с друзьями тоже бродила по подземелью церквушки Малюты Скуратова. «Мы пробрались довольно далеко, — скажет она мне. — Похоже, до самой Москвы-реки». Ну что же, достойные нас последователи-спелеологи.
— Когда у Левы появилась книга Фабрициуса о Кремле?
— В те детские годы. Кто подарил — не знаю, не помню. А ты книгу помнишь?
— Конечно. Она у меня теперь есть. Сумел достать через друзей.
— Лева тогда совсем еще маленьким впервые нарисовал Кремль. Тоже с натуры. Из нашего окна в «Национале». Ему и подарили эту книгу. Не Сергей ли Сергеевич Бакинский… Нет, не буду выдумывать. Мне кажется, по ней Лева научился бегло читать, даже по старому правописанию.
Из «Националя» семья переехала на улицу Серафимовича.
Тридцать первый год, двенадцатое марта. Дату въезда в дом Советов помнила точно и свою первую работу в агитотделе МГК Москвы. Будет она работать и в детском саду, потом — костюмершей в детском театре. Большая часть ее жизни была связана с детьми, и все повторяла мне: «Обниму их и стою с ними, не отпускаю от себя…»
В тяжкие для многих годы ее вступление в партию за границей посчитают недействительным. Перечеркнут этим и ее тюремное заключение, и активную большевистскую молодость. И она на какое-то время останется без своего революционного прошлого, а только парижской барышней со шляпной фабрики «Обонер де дам». Ей вернут партийный билет, но дату вступления в партию проставят 1920-й: в тот год она прибыла из Америки. И только где-то в шестидесятых годах истина была восстановлена: в ее партийном билете вновь появится дата 1917 год.
— Написать письмо в Центральный Комитет партии меня заставила жена Петерса Антонина Захаровна. Очень энергичная женщина, несмотря на то что в период репрессий оказалась надолго изолированной и в тяжелых условиях. Ты помнишь Петерса, Миша? Хотя вы с Левой еще мальчиками бегали… Сын Игорь у них был, постарше вас.
Это тот самый Игорь Петерс, который вместе с Толей Ивановым, Валькой Коковихиным и Юркой Закурдаевым обнаружили в нише церкви скелет, а в тайнике — иконы.
Копия письма, направленного в ЦК партии, теперь
Письмо большое, подробное, на трех страницах. Из него мы узнали, что старшая сестра Люба эмигрировала из России как революционерка.
Отец Левы Федотова, Федор Каллистратович Федотов, он же — Фред или Фредди, Галим Исакеев, или еще его звали Гегелем, вступил в секцию большевиков (нью-йоркскую) в 1914 году. Было ему тогда семнадцать. В Америке в 1915—1916 годах принимал самое активное участие в общественном движении: был президентом союза портовых рабочих, руководил крупнейшей в то время забастовкой грузчиков на Великих Озерах. Но, пожалуй, следует начать все по порядку. Родился в деревне Глубокий Ров, в 1897 году, в семье крестьянина. Еще мальчиком нанялся на работу в шахту. Был арестован. «В России организация, с которой я был связан, провалилась, и я бежал за границу». В вещевом мешке Феди Федотова была книга Гегеля: подарок одного из марксистов. В Германии «батрачит, рубит уголь, грузит ящики на станции». Добирается до Гамбурга, устраивается на пароход, курс которого — Америка. Начинает американскую жизнь. Несколько раз прошел Америку «от океана до океана». Работал на фермах, в шахтах Канзаса, на стройках нью-йоркских небоскребов. Вот тогда и появилась бархатная куртка, появились тяжелые бутсы и ковбойская шляпа. Сделался американским рабочим. Чтобы не забыть русский язык, читал и перечитывал Гегеля. Раздобыл «Капитал» Маркса. Стало две книги на русском языке. За организацию забастовки докеров в штате Нью-Джерси впервые попал в тюрьму. В тюрьме начал вести дневник. Выпускает подпольный журнал «Шило»: журнал передавался из камеры в камеру. Знакомится с такими же энергичными людьми, как и он сам, которые мечтают создать «один большой союз рабочих» или «купить дворец, устроить в нем лабораторию и делать бомбы и взрывчатые вещества», с помощью которых заняться «экспроприацией экспроприаторов». Однажды Федотову, уже получившему кличку Фред-американец, и его энергичным приятелям «некая фирма» предложила работу — грабеж магазинов и складов, которые не застрахованы. За один грабеж 30 долларов, и по 100 долларов от каждого грабежа «экстра». Федотов от подобной работы отказался. Поступил на завод Форда, на конвейер. В 1917 году вновь арестовали за организацию рабочего митинга предприятий «Стандарт ойл». Вместе с ним арестовывают и его друга Рэда Вильямса (имя, возможно, условное). Обоих препровождают в Гудзонскую тюрьму. За Фредди-американца и за Рэда Вильямса назначают денежное поручительство в 5 тысяч долларов, потом сумму снизили. Рабочие собрали деньги, но суд дело Федотова пересмотрел, и определил ему пять лет тюрьмы как лидеру. В 1919 году Федотов бежал из тюрьмы. Нанялся с Рэдом Вильямсом на пароход «Вулкан», маршрут которого, правда, не был им известен, да и груз тоже. Но у друзей была цель — добраться до России. Уже в океане удалось узнать и маршрут и груз: «Вулкан» направлялся в Мурманск, вез оружие контрреволюционным силам. Федотов и Вильямс подняли матросов на восстание, и пароход встал и стоял, пока не прибыл крейсер и не снял с «Вулкана» Федотова и его друга. Посол Временного правительства в САСШ (США) телеграфировал 23 октября 1919 года адмиралу Колчаку: «Благодаря большевистской пропаганде пароход с амуницией был задержан на три недели в океане». Федор Федотов и Рэд Вильямс были заключены в Трентонскую каторжную тюрьму. Федора приговорили к электрическому стулу. Выдали белую рубаху с двумя отштампованными на спине черными буквами: «E. C.» — electrical chair — электрический стул. Но потом смертный приговор заменили десятью годами каторги: Америка сохранила Федотову жизнь. Его арестантский номер был 5171. И все это время Федотов, не прекращая, ведет подробный дневник. Когда будет уже в России, успеет посражаться и с басмачами — конь, сабля, наган, скачки, погони. Тогда он и будет Галимом Исакеевым. Побывает и в Монголии.
Я прожил в доме на набережной более 20 лет (с 1931-го по 1953-й) и знал близко многих замечательных его обитателей. Ребята — Подвойские, Свердловы, Ногины — были моими друзьями, и я постоянно бывал в этих семьях. Знал я и семью Федотовых. Отец Левы был человек, биография которого могла бы составить удивительный роман. Фред Федотов был приятелем моего покойного брата и его жены и появился у нас в начале 30-х годов. Блондин с яркими голубыми глазами, с волевым лицом. Он поражал своей решительностью… Хотя прошло 55 лет, я отлично помню его рассказ о своей жизни: бежал от преследования охранки, объездил весь мир кочегаром парохода, принимал участие в организации американской компартии, сидел в «знаменитой» американской тюрьме. На тюремных прогулках познакомился с крупным «медвежатником», оба были игроками высокого класса в шашки. По условиям матча проигравший организует побег. Фред выиграл. И вот во время одной из прогулок заключенные затеяли страшную драку — надзиратели бросились разнимать. А в это время через стену была переброшена веревочная лестница, за стеной ждал автомобиль…
В начале 20-х годов Фред вернулся в Россию.
Два слова о себе. 51 год работаю в одном НИИ авиационной промышленности. В этом году мне исполнится 75 лет.