Мальчишник

Коршунов Михаил Павлович

— Баба Лиза руководила музеем с 1937 года. Она, можно сказать, первой поставила работу на широкую научную и общественную основу. Сохранилась переписка со многими видными учеными — с профессором Эйхенбаумом, Андрониковым, Бродским, композитором Асафьевым, профессором Мануйловым. Одно время Виктор Андроникович Мануйлов жил в Пятигорске — готовил экскурсоводов для музея. Были у Елизаветы Ивановны письма от Бонч-Бруевича! Ее подруга Маргарита Федоровна Николева, старая политкаторжанка — на каторге была вместе с Дзержинским, — тоже немало сил отдала музею. Это уже из времен оккупации Пятигорска. Трудилась в музее и Евгения Акимовна Шан-Гирей, дочь Акима Шан-Гирея — троюродного брата Лермонтова. Сохранила и передала музею стол, принадлежавший поэту, и кресло. Старший научный сотрудник Сергей Иванович Недумов отличался

своими архивными розысками, очень помог музею. Его с любовью прозвали «архивным сердцем». Летом 1938 года в домике побывал Алексей Толстой. Я вам все это говорю, чтобы вы поняли круг общения Елизаветы Ивановны.

Я кивнул.

— Жили баба Лиза, Евгения Акимовна Шан-Гирей и позже Николева — в доме Верзилиных. Евгения Акимовна часто рассказывала со слов своей матери, Эмилии Александровны Шан-Гирей, падчерицы генерала Верзилина, каким этот дом был во времена Лермонтова: стены и потолок — обиты палевым ситцем. Тем же ситцем обиты и узенькие длинные диваны. Висела люстра с восковыми свечами. Посредине — большой круглый стол, за которым все собирались. Часто сидел и Лермонтов.

— Водяное общество.

— Да. Кажется, так их называли.

— И в этом же доме, с этим большим круглым столом и люстрой с восковыми свечами, началась ссора Мартынова с Лермонтовым.

— Да. Евгения Акимовна рассказывала со слов своей матери. Еще Евгения Акимовна всегда носила большую красивую камею. Перешла по наследству. Возможно, камея была на Эмилии Александровне в день ссоры. Камея теперь в музее.

— Если бы камея могла заговорить… Она — очевидец.

— Может быть, когда-нибудь заговорит, почти серьезно ответила Волчанова. — Да, — вдруг спохватилась она. Едва не забыла вам рассказать: в домике в 1945 году побывала Клементина Черчилль. Она возглавляла тогда Британский фонд помощи России. Прочитать, что написала в книге для посетителей?

— Конечно.

Написала, что Домик произвел на нее незабываемое впечатление, которое она увезет с собой на родину. А ее секретарь госпожа Джонсон что она счастлива, что побывала в доме одного из самых знаменитых сынов России.

— Кажется, это есть в книге у Елизаветы Ивановны «Последний приют поэта».

— Есть.

Мария Николаевна называет Елизавету Ивановну «бабой Лизой» с детства, хотя они не родственники, она дочь ближайших друзей Яковкиной и ее душеприказчица. Жизнь Волчановой была неразрывно связана с Елизаветой Ивановной: у Яковкиной умерли два сына. Погиб и единственный любимый внук Володя, талантливый радиоинженер, работник центра связи с первыми космическими кораблями. Был знаком с Королевым, Гагариным, Титовым. Погиб в автомобильной катастрофе.

Об этом мне рассказывала Мария Волчанова еще в самом начале встречи.

— Бабушка и ее единственный и любимый внук, который трагически погибает…

Арсеньева и ее единственный и любимый внук…

И обе бабушки — Елизаветы.

Мария стала наследницей архива Елизаветы Ивановны — дневников, записей, семейных фотографий. Часть этого архива у нее сейчас в сумке. Наследницей огромного количества вырезок из газет, журналов, сохранявшихся с дореволюционных лет. Наследницей папки, озаглавленной «Чудаки»: Елизавета Ивановна мечтала написать книгу о чудаках, то есть о людях самого поразительного бескорыстия. Незаконченной работы «Секунданты» — о секундантах на последней дуэли Лермонтова. Есть записи о том, как Елизавета Ивановна, будучи еще девочкой, гимназисткой, видела священника Василия Эрастова, который отказался отпевать Лермонтова и донес на протоиерея Скорбященской церкви отца Павла (Александровского), что тот проводил тело Лермонтова до могилы. Спустя десятилетия, уже глубокий старик, Василий Эрастов сидел в палисаднике своего дома и чуть ли не каждому проходящему объяснял, оправдывался — почему донес на отца Павла и почему заявил, что гибели Лермонтова радовались все! И что, эка штука, поэт!

Были у Елизаветы Ивановны в дневнике слова, которые могли быть адресованы Эрастову почему чертополох долговечнее розы!.. Или — как слепому объяснить цвет молока!.. А Эрастов до самой смерти твердил:

— Каюсь, православные!.. Каюсь!

И даже явился на открытие памятника поэту в Пятигорске в 1889 году.

Интересны записи Елизаветы Ивановны о камышовой крыше домика: в 30-х годах прошлого столетия, когда строился домик, покрыть его камышом было просто. Привезли нарезанный на берегу Подкумка камыш, позвали мастера, и все. А теперь? Предварительный сбор материала, командировки, совещания. И кого только не приглашали для советов! Архитекторов? Непременно. Строителей? Обязательно. Пожарных? И их тоже. Работников научных организаций Москвы, Ленинграда, местных учреждений, других городов, заводов — все приняли участие в камышовой крыше. Левокумский камышовый завод дал камыш, а Днепропетровский лакокрасочный завод снабдил огнезащитной краской. Да, в 30-х годах прошлого столетия покрыть камышом крышу сложностей не представляло. Но тогда это был флигель хозяйского дома плац-майора Василия Ивановича Чилаева, «хламовая недвижимость», по мнению членов городской управы. Теперь это был домик Лермонтова, «Великий Домик», как назвал его Андроников.

Имелись записи о том, как заказывали в Карачаево-Черкессии кавказскую, по старинному рисунку, кошму. О том, как во время ремонта не хватило алебастра. Негде было взять. Однажды утром, у порога, обнаружили ведро с алебастром. Как отыскали мастериц по муслиновым занавескам для окон. Приводился текст очень простого, но по-своему очень яркого, душевного отклика о посещении музея в книге «Впечатлений» в двадцатые годы: «Жалко мне вас, товарищ Лермонтов». И подпись: «Красноармеец караульного батальона». Этот отклик Елизавета Ивановна приводит со слов журналиста М. О. Пантюхова. Он сказал, что отклик прочно врезался ему в память и он не может его забыть.

Был рассказан и такой любопытный случай: в 1930 году со стен музея исчез портрет Мартынова. Подробнее об этом исчезновении будет рассказано в главе «Мартыновы в наши дни».

И вновь запись времени оккупации: фашисты искали в домике подлинные письма Лермонтова, рукописи, картины. Появился в Пятигорске немецкий литератор фон Фегезак и тоже добивался, искал ценные вещи. Маргарита Федоровна Николева специально поселилась в подвале дома, где и были укрыты некоторые мемориальные вещи, в том числе письменный стол поэта. Стол был примечателен еще и тем, что за ним было написано стихотворение «Смерть поэта». Привез его в Пятигорск Аким Шан-Гирей, которому Лермонтов подарил стол, когда уезжал из столицы в 1841 году. Николева не просто поселилась в подвале, а создала в нем такое «запустение», чтобы страшно было войти в подвал и глядеть на его хозяйку — истинная колдунья, ведьма: «В очах людей читаю я страницы злобы и порока».

Записи, дневники, черновые листки рукописи книги «Последний приют поэта». Книгу о доме-музее Елизавета Ивановна написала давно. Выходила уже двумя изданиями. В последние годы Елизавета Ивановна вновь работала над книгой — дополнила ее.

Я читал «Последний приют поэта». О страшных днях пожаров в ней говорилось — наступил канун Нового, 1943 года. Для жителей Пятигорска он был кануном надежд и нетерпеливого ожидания. Разнеслась радостная весть: «Немцы бегут…» Над городом начали чаще появляться наши самолеты. А в первые дни января люди воочию увидели отступление оккупантов: двигались в сторону Минеральных Вод.

Приближались самые страшные часы в жизни дома и населения города. С вечера 9 января начались взрывы и пожары. Уходя, немцы расстреливали людей. «Расстрелы производились и у места дуэли Лермонтова, почти у самого памятника… — писала Елизавета Ивановна. — Одно за другим взрывались здания — электростанции, Госбанка, педагогического института, многочисленных школ. Тушить пожары немцы не разрешали. Да и чем? Городской водопровод немцы вывели из строя. Горящий Пятигорск остался без воды».

Весь день и ночь с 10 на 11 января дом-музей стоял в кольце пожаров. Пылает здание лермонтовской «Ресторации» — Бальнеологический институт. Горит уникальная научная библиотека института и богатейший архитектурный архив. Снег на много кварталов почернел от бумажного пепла. Елизавета Ивановна прекрасно знала, что значит собрать уникальную библиотеку и богатейший архив, потому что всю жизнь собирала уникальную библиотеку и богатейший архив.