Мальдивская загадка
Шрифт:
Приняв на веру слова Лутфи, что на этом острове нет ничего интересного для нас, мы остались на борту, пока он и Вахид в сопровождении трех членов команды отправились на берег за дождевой водой, свежими фруктами и вяленой рыбой.
Обилие рифов вынудило нас покинуть лагуну Гаафа, но под вечер мы вновь вошли в нее через пролив около следующего "рединского" острова - Кондаи. Бросив якорь, мы насчитали вдоль горизонта целых двадцать два одетых пальмами коралловых острова. И уж на сей раз ничто не могло удержать нас на борту, когда местный вождь подошел на дхони к нашему судну и рассказал, что недавно в лесу найдена диковинная птица.
– Птица?
– Птица.
– С перьями?
–
Сгорая от любопытства, мы поспешно заняли места в дхони и вместе с вождем высадились на берег Кондаи.
Из двухсот пятидесяти жителей здешнего селения многие видели каменную птицу, но никто не знал, где она теперь. Пропала... Человек, нашедший это изделие в лесу, успел потерять его в селении. Каменная птица как сквозь землю провалилась.
Ну, а редины? Кто-нибудь может что-то рассказать нам про рединов?
Редины? Жители Кондаи первый раз слышали это слово. До сооружения мечети на острове не было никаких построек.
– Терпение,- негромко произнес Лутфи.
И предложил нам, пока еще светло, пройтись по лесу. Потом вернемся в селение и поищем птицу.
Солнце опустилось уже довольно низко, когда мы, следуя за Лутфи, вышли из селения, пересекли банановую плантацию и взяли курс на густые заросли. Нам предстояло минут двадцать идти лесом до тех объектов, которые собирался показать Лутфи. Нас сопровождали два молчаливых островитянина с длинными секачами, руководимые скорее любопытством, чем желанием расчищать нам путь. Над головой простирались обросшие мхом толстые сучья с грузом паразитических папоротников и орхидей, и Лутфи не устоял против соблазна взять несколько образцов для своего сада в Мале. Тропа несколько раз разветвлялась, наконец и вовсе пропала. Все же мы ухитрились выйти к оплывшему холму высотой в рост человека, шириной около десяти метров. Яма на макушке холма свидетельствовала, что здесь кто-то копался. Сопровождавшие нас островитяне продолжали помалкивать и держались так, словно никогда не бывали здесь. Однако на вопрос, как называется это место, один из них пробормотал:
– Хавитта.
Метрах в ста от этого холма находился другой, несколько больше первого и тоже покрытый кустарником. Среди коралловых обломков мы увидели тесаные камни, некоторые даже с лепниной. Они почернели от времени и рассыпались в руках.
– А это место как называется? Тот же короткий ответ:
– Хавитта.
Мы успели еще приметить третью хавитту, когда настала пора кратчайшим путем выбираться из зарослей. Смеркалось, и тут очень кстати пришлись секачи.
Лутфи объяснил, что у местных жителей нет особых причин ходить в эту чащу. Поэтому мало кто из них знал про холмы, на которые он случайно набрел двенадцать лет назад. Селение помещалось на другом конце острова с тех самых пор, как его жители приняли мусульманство. Лет двадцать назад все они (нам не объяснили, по какой причине) покинули остров и только в 1975 году вернулись и вновь заняли покинутые дома.
Солнце закатилось, и мы уже в полной темноте проложили себе дорогу к лагуне, после чего по песчаному бережку направились в селение.
Дойдя до неосвещенных улочек, где было видно лишь звездное небо да очертания крыш над темными оградами, мы остановились. Лутфи попросил нас подождать, пока он все же попробует отыскать каменную птицу. Постепенно нас окружила безмолвная толпа местных жителей, которые с любопытством рассматривали гостей при скудном свете созвездий. Похоже было, что эти люди ночью видят не хуже сов и летучих мышей ; да это и не так уж удивительно, ведь их глаза привычны к тусклому свету плошек и зрение не испорчено яркими лампами. Вот и Лутфи явно ориентировался
Кто-то вынес маленькую коптилку, и при свете колеблемого ветром язычка пламени я увидел торжествующее лицо Лутфи, когда он, возвратясь, взял меня за руку и сообщил шепотом, что птица найдена. Правда, похоже, что это вовсе и не птица. Скорее, голова слона. Он предложил мне следовать за ним, и мы потихоньку выбрались из толпы.
Как и думал Лутфи, скульптура нашлась в доме муэдзина; туда мы с ним и направились. Муэдзин объяснил, что спрятал каменную фигурку, чтобы спасти ее от уничтожения местными жителями, которые стояли на страже заветов пророка, порицавшего всякие языческие изображения.
И вот в моих руках потемневшая от времени известняковая скульптура величиной с петуха. На меня глядел хитрый миндалевидный глаз. Голова-то голова, но вовсе не птичья. В тусклом свете можно было рассмотреть нечто, напоминающее скорее свернутый хобот, чем кривой клюв пернатого хищника. Да и лукавые глаза несомненно принадлежали слону, хотя голову украшали перья. Под свернутым хоботом торчали большие коренные зубы. Каменная голова явно была обломком скульптуры, изображающей некое демоническое чудовище.
И ведь я уже видел нечто в этом роде... Вроде бы в каком-то музее. Лутфи ничего похожего на Мальдивах не встречал. Муэдзин тоже не располагал никакими сведениями, и он был только рад избавиться от языческого изделия.
Зато Бьёрн Бюэ, осветив спичками нашу добычу, воскликнул:
– Я видел много таких голов! В Непале!
Непал - королевство в Гималаях. Предельно высоко над морем и далеко от океанических атоллов. И это единственная в мире страна, где государственной религией является чистейший индуизм.
– Индуисты!
– заключил Шёльсволд.- Это голова индуистского Макары.
Воссоединившись с остальными членами нашего отряда, мы общими усилиями разобрались, что за скульптуру я получил от муэдзина. Это была голова бога вод Макары, чье изображение украшает врата индуистских храмов и входит в ансамбль священных фонтанов. Находясь в последние дни под впечатлением буддийских параллелей Белла и комплекса ступ на атолле Ламу, мы как-то запамятовали, что в древней истории Мальдивов было место и для других верований. Если учесть, что ислам вытеснил буддизм свыше восьмисот лет назад, возраст этой индуистской скульптуры вполне мог превышать тысячу лет. Я держал ее бережно, словно младенца, и не выпускал из рук, пока мы не вернулись на борт "Золотого луча", где археологи укутали замечательный камень ватой и уложили в ящик в трюме для транспортировки в музей Мале.
Мальдивская команда судна кивками подтвердила нашу догадку, что речь идет о Макаре.
– Да-да,- сказали они,- макара.
Правда, мы тут же выяснили, что ни один из них раньше не видел ничего похожего. Просто на мальдивском языке "макара" означает "плохой", "скверный". После того как Мухаммед запретил изображать живых существ, для них любая голова, хоть Будды, хоть ангела,- "макара".
Островитянин, который первоначально принес каменную голову в селение, охотно проводил нас к тому месту, где нашел ее. Вооружившись электрическими и керосиновыми фонарями, мы протиснулись сквозь строй оплетенных лианами стволов и недалеко от плантаций вышли на недавно расчищенный от подлеска участок. Толстый слой черной земли был основательно изрыт. Я подобрал красивую маленькую каменную миску, по-видимому служившую для курения ладана или жертвоприношений. Кругом были разбросаны обломки тесаного известняка и твердой штукатурки с параллельными отпечатками тростниковых стен или крыш. Все крупные блоки кто-то выкопал и унес, вероятно для строительства домов.